Личность актера всегда подвергается стереотипизации. Каким вы, например, представляете себе молодого актера театра? Наверняка вы думаете, что этот человек всегда играет на публику, любит большое внимание к своей персоне, его всегда много, он – вечный моторчик. Герой интервью журналиста Ани Думикян - 29-летний Константин Агеев совсем не соответствует этим представлениям. Это застенчивый молодой человек. О своей работе говорит спокойно, даже как-то обыденно. Будто бы он вовсе и не творит искусство. В беседе он рассказал о том, как попал в Иркутский академический драматический театр имени Н. П. Охлопкова, какая роль для него самая важная в жизни, почему так и не пошел учиться во ВГИК, что считает наиболее сложным в своей работе и с какими проблемами сталкивается современный театр.
 

– Костя, ты всегда мечтал стать актером?

– Честно говоря, вообще никогда не мечтал стать актером. Даже мысли об этом не было.
 

– Как тогда ты попал в эту профессию?

– История, лишенная всякого романтизма. С третьего класса я начал выступать в школьном хоре, потом стал солистом. Хотел связать себя с творческой профессией, причем конкретно о карьере актера или певца я даже не задумывался. Просто хотелось творчества. Я рисовал мультики на компьютере, и душа больше лежала к анимации, мультипликации. На тот момент выбор у нас был небольшой: «кулёк» (Иркутский областной колледж культуры) и театральное училище. Выбор пал на театральное училище, и после девятого класса поступил туда. Музыка, танцы, сценическая речь, сценическое движение, мастерство актера – всё это поначалу было для меня в диковинку. Ближе к третьему курсу моя цель приобрела более конкретные очертания, и я понял, что меня очень привлекает режиссура кино. Думал, что после окончания училища поеду в столицу поступать на кинорежиссуру. Мои планы немного изменились, когда меня забрали на срочную военную службу под Москву.
 

– В армии, наверное, был массовиком-затейником?

– Если только в легкой форме. Я был запевалой в строю и, конечно же, выступал на всех праздничных мероприятиях. Как без этого! Во всем остальном – обычный солдат.
 

– Но о своей мечте в армии не забывал?

– Нет. После дембеля я поехал в Москву, хотел поступить во ВГИК. Прошел все три отборочных тура, но четвертый преодолеть не смог. Это было собеседование, от волнения меня просто парализовало, и я не смог на должном уровне продемонстрировать свои таланты. Вернулся в Иркутск, где меня познакомили с главным режиссером театра Охлопкова Геннадием Шапошниковым. Через некоторое время меня позвали на репетицию. Работаю здесь с 2014 года.
 

– Твое представление о театре изменилось после того, как ты пришел сюда работать?

– В глобальном плане нет. Я не могу сказать, что до работы в театре понятия не имел, что такое спектакли, сцена, репетиции, зрители. В театральном училище мы тоже ставили спектакли. В наши обязанности входило всё: выставить свет, декорации, подготовить костюмы, наложить грим и прочее. А в театре костюм тебе погладят, в гримерку принесут, прическу накрутят. Тебе остается сделать только свою актерскую работу. Круто! Это было первое впечатление зеленого юнца о театре. А сейчас даже немного принаглел: «Где мои носки? Принести мне носки!»
 

– Легко влился в коллектив? Всё же конкуренция…

– С местом работы мне очень повезло. У нас профессиональная и крепкая команда. Мы даже ни разу друг другу козни не устраивали, кнопки в обувь не кидали, начальству друг на друга не стучали. Если ты на это намекаешь. Это типичное представление о театре: сплетни, скандалы, интриги, расследования. Возможно, где-то так и есть. Может быть, я просто всего этого не замечаю.
 

– Свою первую роль на сцене драмтеатра помнишь?

– На третьем курсе я играл роль десятиклассника Серёги в спектакле «Завтра была война». Когда я пришел в драматический театр, то, как думаешь, какая роль была у меня первой? Правильно, десятиклассника Серёги из спектакля «Завтра была война». Ничего не меняется в нашем королевстве!
 

– Кто или что имело большое влияние на твое становление как актера?

– Наверное, сейчас ты ожидаешь услышать от меня другой ответ, но на свое становление как актера влияю я сам. Просто постоянно работаю над собой. Анализирую, порой чересчур увлекаюсь этим процессом, слишком погружаюсь в себя, болезненно воспринимаю неудачи.
 

– Перфекционист?

– Да нет! Просто я не могу позволить себе выйти на сцену неподготовленным. Я тщательно готовлюсь к любому спектаклю, будь он максимально простой или наоборот. Разминаю артикуляционный аппарат. Со стороны это, конечно, выглядит очень забавно. Повторяю текст, в голове прокручиваю мизансцены, проговариваю цели и задачи персонажа. Даже физические разминки делаю, чтобы тело пришло в тонус: отжимаюсь, тянусь, бегаю, стою в планке, делаю мостики. Но бывает, смотришь на актера и думаешь: «Как он это делает?» Для меня таким является мой коллега, заслуженный артист России Николай Дубаков. Такое ощущение, что он ничего не играет, он просто живет на сцене и всё. Это вызывает огромное восхищение. Конечно, хочется так же.
 

– Советуешься с опытными коллегами?

– Честно говоря, нет. Я очень стесняюсь. Понятное дело, что если я подойду и попрошу совета, мне в нем не откажут. Поэтому приходится самому разбираться.
 

– Как думаешь, в Иркутской области есть необходимость в учебном заведении, где можно получить высшее театральное образование?

– Думаю, нет. Просто не представляю себе, для чего оно тут. В чем плюс московских и питерских вузов? Связи, знакомства, преподаватели. Зачастую они могут открыть дорогу молодым в большой мир театра. Все-таки значительная часть актеров мечтает о большой сцене, а это Москва и Санкт-Петербург. Кто будет учиться в местном вузе? Если ты хочешь действительно что-то получить от высшего образования, надо ехать в столицы.
 

– С какими проблемами сталкивается сегодня театр?

– Я могу судить только по опыту работы в драмтеатре. Глобальных проблем у нас нет. Многие жалуются на финансирование, но здесь с этим полный порядок, впрочем, как и с зарплатой. Нам даже помогают с оформлением ипотеки либо со съемом квартир. Кто-то жалуется, что после карантина дела плохи. Не могу сказать, что из-за пандемии люди перестали ходить в театр. Нет. Наоборот, многие жалуются, что не могут попасть на спектакль: у нас ограниченная рассадка. Люди ходили и будут ходить в театр, по крайней мере, мне хочется в это верить. Первый театр возник еще до нашей эры, человечество пережило огромное количество изменений, но театр по-прежнему жив.
 

– У тебя есть ритуалы перед спектаклем, соблюдение которых, на твой взгляд, сопутствует успешному выступлению?

– Чего нет – того нет. Единственное, что я пытаюсь сделать перед спектаклем, – это побороть волнение. Пока я не могу с ним справиться. Возможно, это придет с опытом. Даже если я играл спектакль десять раз, всё равно без волнения не обойтись. Это состояние, которое всегда со мной перед каждым выходом на сцену. Третьего звонка жду, как чуда: выпускайте уже меня! Состояние перед выходом на сцену – это нечто, не знаешь, куда деться. А на сцене уже некогда думать о волнении. Тем не менее я не сижу за кулисами в позе лотоса, не медитирую. Просто пытаюсь взять себя в руки.
 

– Во время твоих спектаклей случалось что-то непредвиденное? И как ты выходил из ситуации?

– Естественно! Причем зрители даже не понимают, что что-то идет не так, если только они не пятый раз на одном и том же спектакле. Был однажды забавный случай во время «Ромео и Джульетты». Выбегаю я на сцену со своей Джульеттой, мы поем, выходим на авансцену, я начинаю говорить свой текст, произношу пару фраз и... всё. Я смотрю на Джульетту, Джульетта – на меня. Немая сцена, и ты хоть убей, не могу ничего вспомнить. Причем стою на сцене с невозмутимым видом, а в голове ветер. Хорошо, что партнерша не растерялась, выручила, проговорила текст. Потом снова моя очередь, и я понимаю, что начинаю всё заново, я это уже говорил. Потом весь спектакль перед тем, как начать свою реплику, судорожно прокручивал всё в голове. Бывает, иногда что-то забывается, происходит заминка буквально пару секунд, а тут прямо ступор конкретный был. Однажды пел свою часть песни и понял, что забыл текст, притворился, что просто плохо проговорил текст. Выкручиваешься, как можешь. Это мой самый «любимый» спектакль по моментам, когда я забывал текст. У меня теперь фантомный страх из-за этого.
 

– Как ты относишься к фразе Уильяма Шекспира «Весь мир – театр, а люди в нем – актеры»?

– Не могу не согласиться. Все мы играем в этой жизни какие-то роли в зависимости от момента. Ты сейчас в роли журналиста, я – интервьюируемого. Это уже накладывает определенные обязательства на нас. И мы вынуждены соответствовать этой роли. Мы ведем культурную беседу, а не травим анекдоты. Я сижу перед тобой, выпрямив спину, а не развалился на диване, расслабившись. Все равно я сейчас волнуюсь, подбираю слова, а не говорю первое, что в голову придет. Мы постоянно играем: дома, на учебе, на работе, среди друзей, родственников. У меня вообще всё запутанно: я на сцене играю свою роль, и я играю, что играю свою роль. Двойная игра.
 

– Если рассуждать с той точки зрения, что все мы играем какую-то роль, то какая из них для тебя самая главная в жизни?

– Честно говоря, не знаю. И даже скажу тебе больше: я не хочу играть никакую роль. Не хочу ни основных, ни дополнительных ролей. На данный момент жизни я пытаюсь разобраться в себе. Я хочу, чтобы всё было естественно. Как идет, так и идет. Я просто хочу жить.
 

– Естественность, которую ты так хочешь, – побочный эффект твоей работы?

– Это, скорее всего, от контроля. Ты выходишь на сцену и в любом случае контролируешь себя. Ты зажат в рамках. Это сильно утомляет.
 

– Ты четко выстроил для себя границы, где сцена, а где – жизнь? Или свой актерский талант применяешь и в повседневной жизни?

– Имеешь в виду притвориться, что болит голова, чтобы посуду не мыть?
 

– Как вариант…

– Приврать могу, приукрасить, а вот чтобы злоупотреблять своим актерским мастерством – нет. Нас всегда учили: не надо играть в жизни. Есть актеры, которые настолько вошли в свою роль, что уже не могут из нее выйти. Это профессиональная деформация. И так, конечно же, неправильно. Это крайний случай.
 

– Какая роль самая любимая, самая сложная и какова роль твоей мечты?

– Их нет. Просто какая-то роль ближе, другая – нет. Воспринимаю всё одинаково. Несмотря на то, что я очень ответственно отношусь к своей работе, к каждой роли, не могу сказать, что всё это приносит мне большое удовольствие. Я больше стрессую по этому поводу. Если утром знаю, что вечером меня ждет спектакль, я весь день как на иголках. Раньше даже не мог ничего делать. Это постоянное напряжение, я не могу расслабиться. Конечно, работаю над собой, но, поверь мне, это очень тяжело, забирает много ресурсов. Хочешь уже наконец-то отыграть всё, чтобы наступило облегчение.
 

– Не думал, что, возможно, театр – это не твое?

– Спрашиваешь! Я об этом всегда думаю. Честно говоря, мне кажется, это нормально, когда человек периодически задает себе подобные вопросы: мое это или нет, на своем я месте или нет, правильно ли поступаю или нет. Я в театре уже семь лет. Наверное, если бы это действительно было не мое, я бы здесь долго не продержался, изменил бы что-то в своей жизни. Когда я только пришел в театр, то наивно думал: «Поработаю полгода и опять поеду поступать во ВГИК». Более того, работая в театре, я написал работу для первого тура, прошел его. Курс тогда набирал Владимир Меньшов.
 

– И почему ты до сих пор здесь?

– Просто не поехал. Тогда я нашел несколько причин не делать этого. Значит, не очень-то мне этого и хотелось. Тем более у меня есть вторая работа, я педагог в театральном училище, преподаю сценическое движение. Там мне очень нравится, преподавание приносит мне огромное удовольствие.
 

– Что сложно в твоей работе как актера?

– Иногда так классно играется, ты на кураже, всё идет легко, как по маслу. А если тебя потом еще и похвалят, то вообще супер. А прикол в том, что ты в следующий раз тоже хочешь так, но так может и не случиться. Вроде то же самое сделал, но не получилось, как в прошлый раз. Это расстраивает всех молодых актеров. Надо просто понимать и принимать, что каждый выход на сцену уникален. Сыграл сегодня классно, нельзя это запоминать. Получилось – круто, не получилось быть на такой же высоте – работай дальше. Лично моя проблема заключается в том, что я постоянно смотрю на себя со стороны. Возможно, это моя профессиональная деформация.
 

– У тебя есть интересная роль, ты играешь Рыжего клоуна в экспериментальном спектакле «Смертельный номер». Он хулиган и задира, обладает бешеной экспрессией и непредсказуемым нравом. Ты такой же?

– Иногда да. В театральном училище у меня была кличка Неадекватный. А всё потому, что на наших внутренних мероприятиях, спектаклях я играл роль чудаков с очень яркими нравами. Мы как-то инсценировали захват заложников, все ходили с обычными пульверизаторами, из которых «стреляли» водой, а я притащился с пятилитровой бутылью. Это была моя базука. Ходил и орал: «Всем лежать! Сейчас всех замочу». Мне всегда нравились такие роли. Когда я пришел в театр, то мне доставались роли, скажем так, хороших, добрых мальчиков. Я в принципе сам по себе тихий и спокойный внешне, милый такой. Поэтому, когда мне дали роль Рыжего клоуна, все приятно удивились тому, что я могу. Но я-то знал! Мне всегда нравились характерные роли.
 

– На какого своего героя ты больше всего похож?

– Во мне есть всё, из каждого помаленьку: от одного – экспрессия, от другого – рассудительность, от третьего – доброта.
 

– Как восстанавливаешься после тяжелых спектаклей?

– Лежу бревнышком на диване. А если серьезно, то я сейчас занимаюсь внутренним саморазвитием, учусь работать со своими эмоциями. Именно это и помогает восстанавливаться.
 

– Твоя девушка тоже актриса драмтеатра. Не сложно работать вместе?

– Наоборот. Театр отнимает очень много времени, поэтому нам удобно работать вместе. Мы можем поговорить вместе о театре, обсудить волнующие нас вопросы, дать друг другу профессиональные советы, поддержать.
 

– У вас есть совместные спектакли?

– Есть спектакли, в которых мы пара. Даже не приходится ничего изображать. Удобно.
 

– Ты увлекаешься рэпом. Давно у тебя возник интерес к нему?

– Еще в школе, но пробовать что-то свое начал в театральном училище. У меня был синтезатор, и я любил сочинять музыку, писал стихи. Однажды объединил всё в одно – получился рэпчик в стиле Noize MС. Нашел студию и записал песню. После армии конкретно стал заниматься этим направлением. Придумал себе псевдоним и стал писать текст, брат – музыку. Сейчас у меня уже более ста песен, клипы. Есть группы в социальных сетях, через которые я и распространяю свое творчество. Потом я узнал, что такое онлайн-батлы, и стал принимать в них активное участие. В этих состязаниях участвуют музыканты со всей России и ближнего зарубежья. Чем круче батл, тем больше зрителей, слушателей. Так люди меня и узнают.
 

– Твой сценический псевдоним – Ра-Мир. Почему такой вариант?

– Когда я был пятнадцатилетним студентом училища, у меня росли усы. Из-за экспрессивных ролей и этих усов меня стали называть неадекватным мексиканцем Рамиросом. Так и стал я Рамирос. Когда пришло время придумывать псевдоним, то просто обыграл таким образом свое прозвище.
 

– О чем твои песни?

– Обо всем. Нет какой-то конкретной темы, на которую я работаю по большей части.
 

– Они и про твою жизнь тоже?

– Естественно. Они обо мне, о том, каким я вижу этот мир, что происходит внутри меня. Но это не выглядит так: «Мое сердце болит, мне грустно». Нет. Я пытаюсь донести суть через образы, персонажи, сравнения. Чтобы слушателям было над чем подумать. Эти слова не просто ради рифмы, в них и правда моя жизнь. Есть у меня трек по сюжету одной книги. Естественно, я не тупо пересказываю ее суть. Я вношу туда свою линию. Иногда делаю треки от лица того или иного персонажа. В таком случае позволяю себе небольшие шалости. Чего бы я не сделал сам. Это же не я такой, это персонаж.
 

– Тебе ближе театральная сцена или рэп?

– С рэпом на сцене я особо не выступал. Но процесс создания треков, репетиции, записи песен в студии приносят мне большое удовольствие. Это круто. В театре твои роли повторяются, треки – нет. В них ты с каждой песней разный. Вот это мне очень нравится. Хотя, как я уже говорил, каждый выход на сцену уникальный, ты никогда не сыграешь так, как сыграл в прошлый раз. Ты привносишь в спектакль что-то свое, свою атмосферу, жизнь, чудо, которое происходит между зрителем и актером. Иногда не происходит.
 

– А как ты чувствуешь, произошло или нет это чудо?

– Видно сразу. Ты играешь спектакль, ты видишь, как реагирует зритель. Когда идет живая реакция, ты подзаряжаешься, ты чувствуешь, что всё круто, классно, не зря. Особенно это понятно, когда ты точно знаешь, что вот здесь смешно, весело, в зале всегда смеются над этим моментом, но сегодня зритель не смеется, ноль реакции. В зале тишина. И думаешь, что сделал что-то не так. Но не всегда причина в тебе. Просто зритель другой.
 

– Чем любишь заниматься в свободное время, если оно у тебя, конечно, есть?

– Свободное время бывает. Иногда могу позволить себе побездельничать, поиграть в игру, заняться спортом. В последнее время подсел на Стивена Кинга. И это вдохновило меня на написание собственных рассказов в жанре фантастики. Ничего нигде не публикую, потому что не хочу выкладывать незаконченную работу либо лень и нет особого желания переписывать на чистовик. Пишу для себя. Просто потому, что хочется. Очень люблю рисовать абстракцию, из мелких деталей вырисовывается целая картина. Тоже нигде не выкладываю свои работы. Ну и, конечно же, в свободное время я люблю поковыряться в себе. Это святое.