Когда занавес Иркутского академического драматического театра опускается, его артисты расходятся по своим делам, по своим домам. Они садятся в автомобили, вливаются в городской поток и из героев произведений превращаются в обычных горожан. То есть сами волей-неволей становятся одновременно и действующими лицами, и зрителями иркутской жизни. О том, как с годами изменился спектакль под названием «Иркутск», журналу Vintage рассказал один из ведущих актёров старейшего театра города заслуженный артист России Степан Догадин.
 

Город с узнаваемым лицом

Расскажите немного о своих ро­дителях.

Моя мама родилась в поселке Себеж Псковской области. В 15 лет, по­бросав все, оно приехала в Иркутск к родственником и здесь осталась жить. А отец - с востока, из столицы Амурской области Благовещенска. Его сюда позвал старший брат, кото­рый работал на кораблестроительном заводе в поселке Затон. Здесь мои родители встретились, и потом уже, в мае 1968 года, появился я. Поэтому меня можно смело назвать кореннв1м иркутянином. Мама у меня учитель русского языка и литературе, а папа - водителе или, как он себя называл, шофер. В Затоне мы и жили на подсе­лении в маленькой комнатке площадью 12 квадратных метров. В. семь лет я пошел в среднюю школу №71, через несколько лет благополучно ее окон­чил и потом тут же, никуда не собирался уезжать, поступил в Иркутское театральное училище. После училища, в 1991 году, я пришел в драматический театр, где работаю: уже почти 25 лет.
 

Иркутск какого периода ближе всего вам по духу?

Я думал об этом, но, если честно, затрудняюсь ответить, потому что Иркутск всегда очень интересен, и видно, как он на глазах меняется в лучшую: сторону. Хотя и уходит что-то такое, чего уже никогда не сможем восстановить: какие-то маленькие архитектурные осо­бенности этого города. Конечно, мы с грустью вспоминаем детство, «когда деревья были большими», а дома - огромными. В детстве мне казалось, что лучше места, чем Затон, на земле нет. А сейчас, когда приезжаю туда к маме (папы с нами, к сожалению, уже нет), все видится таким маленьким, таким неухоженным. Но, если чест­но, никогда у меня не было желания оставите Иркутск. После того, как я окончил театральное училище, меня приглашали в пять горо­дов - я всем ответил отказом. И всякий раз, когда я возвращаюсь домой с гастролей, все как будто встает на свои места.
 

Есть ли, на ваш взгляд, каки­е-то символы города, которые нельзя трогать ни в коем слу­чае?

Конечно! Иркутский драма­тический театр, например. Это однозначный символ города. Ангарский мост, по которому я еще в детстве очень много гулял. Нельзя никуда убирать церкви и памятники деревянного зодче­ства - наоборот, надо продолжать их реставрировать и строить.
 

В какую сторону следует дви­гаться городу? К современности или сохранению исторического облика?

Нам надо как-то найти гармонию. Конечно, от времени никуда не денешься: новые технологии, новые скорости. Возникают красивые зда­ния, но они иногда как-то бездуховно смотрятся на фоне маленьких, удоб­ных, уютных деревянных домишек. Надо учиться сочетать современную архитектуру с исторической, чтобы взгляду было любопытно. И стараться избегать точечных застроек. Послед­нее время в Иркутске понатыкали тут и там какие-то дома, огромные, как заводы - от этого город теряет лицо. Я сейчас живу с семьей на ули­це Байкальской, между остановками Цимлянская и Лисиха. Мне нравится этот район. Но там тоже все изменилось с прошлых лет. Там был очень уютный парк, и когда рас­ширяли дорогу, его убрали. Доро­га, конечно, хорошая - а парка не стало.
 

Зрительский отклик - лучшая награда

Каковы «особые приметы» ир­кутского зрителя?

Я во всех интервью говорю, что иркутский зритель - самый лучший в мире! Насколько бы иркутянин ни был избалован, он всегда очень адекватно и тонко реагирует, прощает нам какие-то ошибки, и поэтому это наш самый лю­бимый зритель. У нас в театре идет по 50 спектаклей в месяц, а билеты нуж­но покупать за несколько дней. Люди идут, и это нас тоже очень радует.
 

Иркутск можно назвать теа­тральной столицей?

Да. Именно. Конечно. Он, начиная с 19 века и по сей день, стремится к культуре, видимо, из-за того, что здесь жили декабристы и другие образованные и просвещенные люди. И за счет них культура формировалась. Действительно, я сравниваю города, когда бываю на гастролях. Например, Чита, Новокузнецк, Улан-Удэ - совсем другие, в них иная атмосфера и зрителе чуть более настороженный, что ли.
 

Со временем иркутский зритель как-то меняется?

Нет, за те 20 с лишним лет, что я ра­ботаю, он не особенно изменился. Ког­да я только пришел в театр, случалось, что зрительный зал был полупустым. Но в те времена большинству, навер­ное, было не до театра. А примерно с 1995 года наши спектакли пользуются неизменной популярностью у ирку­тян. Видимо, театр Охлопкова отвеча­ет требованиям современности: если люди ходят, значит, это им интересно. Помню, еще студентом я ездил в Хабаровск. Мы с друзьями купили билеты на спектакле в огромном центральном театре горо­да. Так вот, в зале сидело 12 чело­век, а артистов на сцене было в 5 раза больше.
 

Иркутск всегда очень ин­тересен, и видно, как он на глазах меняется в лучшую сторону. Хотя и уходит что-то такое, чего мы уже никогда, может быть, не сможем восстановить: какие-то маленькие архи­тектурные особенности этого города.
 

А если представить ситуацию, что в зрительном зале будет только один человек, будете для него играть?

Есть определенное количество зрителей, при которых по закону раз­решено не играть. Но знакомые арти­сты рассказывали, что выступали и для пяти пришедших на спектакле - у меня, к счастью, такого не было. Если случится, не дай Бог, - будем играть! По большому счету, если даже один зритель пришел, это уже хорошо.
 

А в чем театр помогает зрителю?

Сложный вопрос. Каждый сам от­вечает, для чего он идет в театр. Кто- то приходит развеяться, отвлечься от насущных проблем. У нас есть масса комедий, придя на которые люди на два часа забывают о том, что им зав­тра отдавать кредит или, скажем, не­сти деньги в школу. Это одна из важ­ных функций тетра. Не менее важна развивающая функция. Люди смотрят пьесу, а если она как-то трогает их сердца, дома перечитывают ее. Плюю ко всему, театр будит сильные эмо­ции. Мы иногда зацикливаемся на каких-то проблемах и перестаем чувствовать друг друга. А в театре идет концентрация внимания на чем-то другом: смотришь - человек вдруг по­плакал или посмеялся. Для меня эмоциональный отклик - самый главный. Может, лучше зритель и не станет, но кто знает! Мне знакомый журналист рассказал, что к ним в газету при­шло письмо от девушки. У нее была сложная ситуация, и она собиралась покончите жизнь самоубийством. На фоне этих мыслей она однажды схо­дила в театр. И передумала умирать. А в письме написала: «Поблагодарите артиста Догадина, пожалуйста. Уви­дела его в спектакле - и захотелось жить дальше». Для меня такие при­знания - самая большая награда.
 

Высокое звание актёра

Вы с соседями знакомы?

Конечно! У меня хорошие соседи. Мы здороваемся, общаемся, помо­гаем друг другу. Понятно, что сейчас жизнь стала жестче. В спектакле «Последний срок» мой герой произ­носит такие слова: «Мы жили раньше по-другому, дружно мы жили, все вме­сте переносили: и плохое, и хорошее». Я помню, в Затоне все жили бедно. У нас там очень часто выключался свет. И люди сообща выходили на улицу разжигали костры, устанавливали какие-то кирпичи и на них варили пищу. Мне очень нравились эти вещи: вдруг все становились такими родны­ми, близкими... Сейчас этого, конечно, меньше. Жизнь изменилась, и никуда отсюда не денешься. Теперь есть чего делить. Раньше все строили общее светлое будущее, а сейчас - каждый свое. Люди стали бояться. Этого я не принимаю. Хотелось бы, чтобы люди не проезжали мимо, не отворачива­лись, когда другим плохо.
 

А на улицах вас узнают?

Узнают и на улицах, и в обществен­ных местах. Этим я даже иногда пользуюсь. Однажды я привез маму в травм пункт, заглядываю в кабинет врача, чтобы узнать, до скольки он принимать будет. Доктор посмотрел на меня и говорит: «Иркутский драматический театр, Догадин!» Я отвечаю: «Точно!» Принял нас. Оказалось, был на спектакле «Касатка» - понрави­лось.
 

Вообще, высокое звание актера Иркутского академического драма­тического театра накладывает отпе­чаток на поведение. Когда мы едем на гастроли, нам всегда дается четкое указание, мол, ребята, старайтесь ни в какие ситуации не попадать, пото­му что вы - лицо театра. Думаю, что каждый актер должен это понимать, потому что с нас так или иначе строят жизнь. Бывает, хочется и как-то рас­слабиться, и чего-то сделать этакого, и спрятаться, чтоб тебя не видели и не слышали... Меня в этом отношении спасает дача под Ангарском - там я могу делать все, что угодно, не огля­дываясь по сторонам.
 

Я во всех интервью говорю, что иркутский зритель - самый лучший в мире! Насколько бы иркутянин ни был избалован, он всегда очень адекватно и тонко реагирует, прощает нам какие-то ошибки, и поэтому это наш самый любимый зритель.
 

Странный славный Иркутск

Есть ли в городе какие-то места, которые вам ближе всего?

Я, можно сказать, вырос в пар­ке Парижской коммуны и до сих пор очень люблю: в него приходить. Сей­час он, конечно, изменился - раньше там были аттракционы, и когда мы возвращались со школы, обязательно на них катались, заходили в комнату смеха. Люблю старую набережную - от нашего театра до моста. Знаковыми для меня являются Московские ворота на Нижней набережной. Вос­становить их было давней мечтой нашего артиста Жени Ячменева. Он, к сожалению, ушел из жизни, и сегодня эти ворота напоминают мне о нем. Люблю заходить в церкви успокоиться, сообщаться с Богом. Моя любимая церковь - на улице Пятой армии. Раньше в ней был планетарий, мне в него тоже нравилось ходить, и казалось нормальным, что он распо­лагается в таком странном для него месте. Любимые уголки в Иркутске я могу перечислять до бесконечности.
 

А что вы категорически не прини­маете в Иркутске?

Иркутск ругают за грязь. Сейчас, кстати, намного чище стало, что там говорить. Печалит состояние некоторых дорог, хотя и их понемногу чинят. Сложно сказать... Я люблю Иркутск, поэтому в этом городе практически нет мест, которые мне совсем не нравятся. Разве что к Ново-Ленино я почему-то с детства не испытываю симпатии: про него всегда ходила дурная слава. И сейчас я не очень люблю ездить в Ленинский район, несмотря на то, что он тоже меняется в лучшую сторону.
 

Я знаю, что вы часто бываете с гастролями в разных городах мира. Что Иркутску можно взять от них на вооружение?

Такого, что бы меня сильно удивило, наверное, нет, потому что у нас много чего сейчас появляется: похожие на европейские магазины, уютные ресторанчики. Но если брать ту же Европу, там всегда присутствует некое ощущение покоя - хотелось бы, чтобы и в Иркутске эта атмосфера была, чтобы можно было спокойно ходить по ночному городу. В. той же Германии мне запомнились и тактичные таксисты. В Южно-Сахалинске, я заметил, водители очень вежливо относятся к пешеходам, всегда их пропускают. У нас с этим пока что сложно. Хочется побольше зеленых мест: газонов, парков, где можно было бы смотреть на уточек.
 

Не временщики, приезжающие только ради денег, а те, кто остаётся и будет жить дальше, кто понимает, что это будущая родина их детей, внуков. И тогда Иркутск сохранит свою индивидуальность и станет ещё красивее.

В Праге мы с Анатолием Андрееви­чем Стрельцовым - директором театра - сидели на берегу Влтавы, и там спокойно плавали лебеди, а прохожие их кормили. И Анатолий Андреевич говорит: «Ну когда у нас-то так будет?!» Но для этого люди должны жить хорошо, чтобы у них не было желания разрушать, уничтожать.
 

Какого будущего вы бы пожелали городу?

Желаю, чтобы в Иркутске жили люди, которые его любят. Не временщики, приезжающие только ради денег, а те, кто остается и будет жить дальше, кто понимает, что это будущая родина их детей, внуков. И тогда Иркутск сохра­ит свою: индивидуальность и станет еще красивее. Среди артистов нашего театра традиционный тост - «За слав­ый город Иркутск!» Потому что он действительно славный, хотя и стран­ый город. Вроде и квартиры здесь дорогие, и грязно - а сюда все равно тянет. Ведь здесь Байкал, здесь кака­я-то потрясающая энергетика. И люди в Иркутске, в общем, хорошие. Хочется, чтобы его не беспокоили проблемы больших городов, жители которых пе­естают друг друга видеть и слышать. Пусть он лучше не будет мегаполисом, а останется душевным городом.