Накануне в Драматическом театре им. Н. П. Охлопкова состоялась премьера пьесы Исаака Бабеля «Закат» в постановке заслуженного деятеля искусств России, режиссера Олега Пермякова. Олег Рэмович много лет сотрудничает с иркутским драматическим театром. Сначала он создал спектакли для ведущих актеров театра Виктора Егунова — «Село Степанчиково и его обитатели» и Виталия Венгера — «Поминальная молитва». А несколько лет назад поставил пьесу Даниила Хармса «Елизавета Вам», которая успешно идет сегодня. К творчеству Бабеля Олег Пермяков обратился впервые и сделал это ярко, зрелищно, создав синтез театра, кино и живой музыки.
Шалом, евреи!
Так с юмором перед выходом на сцену приветствовали друг друга актеры, уже одетые в костюмы и загримированные. Чувствуется, что атмосфера спектакля захватила всех еще до начала представления. В постановке участвуют около 30 актеров и студентов театра. Треть из них играют съемочную группу, которая снимает кино по пьесе Бабеля, а остальные непосредственно, участники пьесы. Художник-постановщик спектакля заслуженный деятель искусств России Александр Плинт создал впечатляющие декорации из трех экранов. На боковых изображены старинные фотографии Одессы, а на центральном — киноэкране — плещется море или крупным планом идут сцены спектакля, позволяющие разглядеть лица персонажей.
— Я думаю, что кинематограф сегодня вошел в театр полноправным и равным партнером, — поясняет Олег Пермяков.— Кино — это фиксация мгновений, которые никогда не повторятся. Когда актер работает театральным способом — проживанием, это видно и чувствуется в зрительном зале. Но когда мы дополняем их игру еще и крупным планом, взятым у кинематографа, я думаю, это сочетание дает очень сильное впечатление. Для меня кино — это и фиксация событий, болей, отчаяний, ошибок человеческих. Мы фиксируем их камерой, а потом показываем. И что-то становится прошлым. Есть такое определение «старое кино». Что такое новое кино? Онлайн-трансляцией сегодня уже никого не удивишь. И я думаю, что именно кинематографический прием помогает нам раскрыть потрясающую тему Бабеля. Ход с кинорежиссером не в контексте пьесы, он придуман мной, и зритель это прочтет, как посчитает нужным. К любому прочтению я отнесусь с уважением. Кинорежиссер — это проводник между нами сегодняшними, сидящими здесь в зале в 21 веке, и персонажами прошлого века — современниками драматурга. У самого Бабеля потрясающе зашифрованы финальные мгновения каждой сцены и каждая сцена обрывается жестко. Я думаю, что команда: «Стоп! Снято!» — помогает взаимодействию между актерами и зрителем. Дальше сцену каждый может домысливать, додумывать, дорисовывать сам. В пьесе команда: «Стоп!» позволяет где-то остановить убийство, где-то прелюбодеяние. В жизни сделать этого самостоятельно мы иногда не можем.
Музыка всегда права
Атмосферу Одессы трудно представить без музыки местных кабачков и питейных заведений. Инструментальный оркестр очень интересно вписывается в действо спектакля и становится его полноправным партнером. Здесь постановщик вводит очередную, но уже свою ироническую нотку: Мендель Крик, как настоящий «местный авторитет», который заказывает музыку, под которую «танцует» все окружение, приводит в ресторанчик Б. Гребенщикова и заставляет его под аккомпанемент гитары и саксофона петь «Славное море — священный Байкал», да еще покрикивает, чтобы певец не путал слов.
В другой сцене песня отвлекает Менделя от подписания бумаги о продаже своего дела, тем самым спасая от очередной попытки оставить его «с носом».
«Время идет. Посторонись, Левка! Дай времени дорогу!» — говорит своему брату Беня Крик (артист Дмитрий Акимов), сын главного персонажа пьесы Менделя Крика, которого замечательно играет заслуженный артист России Николай Дубаков. Эта фраза несколько раз звучит в спектакле, предвещая новые конфликтные коллизии.
— Спектакль Бабеля я решил ставить, потому что его время пришло,— поясняет Олег Рэмович.— Сегодня вдруг резко поднялись множество вопросов: правда — неправда, истина — ложь, смысл жизни. Напускная бравада молодежи часто направлена против пустоты, которой очень много вокруг нас. Я думаю, что эта ситуация характерна для любого времени. Поэтому привязывать ее к какому-нибудь политическому мгновению не стоит. Бабель, он глубже, он страшнее, он мудрее, и все-таки он с иронией и смехом. Ирония позволяет нам не трогать эти аллюзивные политические мгновения.
«Гоняешься целый день за копеечкой, приходишь в синагогу получить удовольствие и — на тебе!» — недовольно восклицает слушатель мессы, испуганный резким криком иудейского священника. На что кантор сдавленным голосом отвечает:
— Если я увижу еще одну крысу — я сделаю несчастье...
И действительно, через пару минут, прямо во время молитвы, священник стреляет из пистолета в обнаглевшего серого грызуна. Таким смешным действием Бабель отобразил еще один шаг нового времени, которое последовательно ломает устои ортодоксального еврейского уклада жизни. Несколькими сценами ранее Беня ночью входит в спальню родителей (невероятное преступление, попирающее незыблемые еврейские семейные традиции) и упрекает их в том, что своими разговорами они мешают ему спать. В других эпизодах его брат Левка вероломно предлагает убить отца за то, что тот очень жестко контролирует всех членов семьи и своих работников, однако позволяет себе сожительствовать с молоденькой девушкой и ежедневно куролесить в ресторане. Одесса — сама себе государство, независимо от исторических коллизий, но и каждая семья в Одессе — тоже свое маленькое государство, не признающее соседские порядки.
«Один расстраивается оттого, что у него плохие дела, другой расстраивается оттого, что у соседа хорошие дела»,— балагурит мсье Боярский, жених Дойры — дочери Менделя Крика. С шуточками и смешками этот «засидевшийся» в женихах владелец магазина готового платья подстраивается под немолодую уже невесту и ее непростое семейство, соблюдая собственную выгоду и одновременно безопасную дистанцию в случае чего.
— Если спросите, про что мы ставим спектакль? — продолжает разговор Олег Рэмович.— Про те ошибки, которые совершает человек и которые уже никогда не исправишь. И мы с вами иногда понимаем свои собственные ошибки. Понимаем, что это глупость, что это не так должно быть, но совершаем их. И часто, оглядываясь назад, не сожалеем о том, что мы сделали. Как ни странно. Сожалеют ли сыновья Крика о покушении на отца — пусть остается на суд зрителя.
Потому что можно и раскаяться, но ты уже это сделал. Дети покушаются на жизнь отца — это библейская притча. И когда совершается такой поступок, он уже не будет прощен никогда.
Чередование накала страстей и юмора чем-то напоминает атмосферу романа «Сто лет одиночества» Гарсия Маркеса, только в более легком эскизном варианте. У Бабеля не получилось развернутой притчи о смене эпохи, но он явно нащупал мощь этой темы, однако не смог развернуть ее в узких рамках одной пьесы. После заката старого всегда наступает рассвет нового. И увидеть смешное в трагедии — значит отыскать «слабое звено», требующее замены. В этом величие искусства трагикомедии!