Премьерой небольшой комической оперы Дж.Пуччини «Джанни Скикки» театр завершит в январе фестиваль «Крещенская Неделя» и ознаменует 150-летие со дня рождения великого автора оперы. Для постановки приглашен человек, ещё неизвестный нашему зрителю, – художественный руководитель Иркутского академического драматического театра им. Н.П. Охлопкова Геннадий Шапошников. Тем не менее, это имя в Москве не в диковинку. Шапошниковым поставлено свыше тридцати спектаклей в разных театрах страны. Он сотрудничал с Государственным театром эстрады, Государственным академическим театром им. Евгения Вахтангова, Московским театром «Современник», Государственным театром «На Покровке», Государственным театром Наций. Но в опере – это его первый режиссерский опыт. И мы решили, что вам, наш читатель, будет так же интересно познакомиться с одним из авторов будущего спектакля, как и нам.

Я считаю себя «щукинцем», хотя в «Щуке» учился уже не режиссуре, а тому, как её преподавать. Затем я работал ассистентом Виктюка, Захарова, Гончарова. Но если называть своих учителей, то их три – Константин Сергеевич (Станиславский), Всеволод Эмильевич (Мейерхольд) и Евгений Багратионович (Вахтангов).

Мы репетируем «Джанни Скикки». Я хочу, чтобы соединились форма и содержание, именно поэтому так тщательно добиваюсь нужного жеста, нужного взгляда – и не могу идти дальше, если что-то пропущено, потому что каждая пропущенная мелочь есть пустота в наполнении формы. Раз данная сцена солистом не осваивается, значит, он не понимает ее, значит, в этом месте будет дыра. Я артистам сразу сказал: «Есть разные виды режиссуры. Если хотите, могу вам просто указать, где стоять в той или иной сцене». Но мне неинтересно выдумывать спектакли.

Мне интересно работать по Вахтангову – «содержание вскрыть – форму нафантазировать». Если я не буду идти от содержания, мои фантазии скоро окажутся плоскими и предсказуемыми.

В Новой Опере я ставлю комедию, но не оперу-буффа. Эта комедия должна быть про человека и о человеке – как он захотел хапнуть больше и был наказан другим человеком (или силами, которые вели его) за свою алчность. Рассказано это может быть трагично. Но Пуччини рассказал весело. Да, действие разворачивается в 1299 году, но не стоит воспринимать все, вплоть до костюмов, всерьез. Я хочу раскрыть комедийную сторону оперы, но раскрыть с точки зрения человека, а не масок. У нас нет цели придумать как можно больше комических сцен – ситуация, если ее развивать, сама подсказывает смешные моменты.

Театр – синтетическое искусство. Оперный же театр – квинтэссенция синтеза. Когда сочиняешь партитуру с артистами драмтеатров (пространственную, партитуру взаимоотношений), ты еще волен отступить от заданного драматургом. В опере же импровизация идет в очень жестких рамках – звук уже написан, размер тоже дан, так что импровизировать приходится в границах музыкальной партитуры. А это гораздо сложнее. И попробуй еще в эту партитуру вложить отношения – артисты поют на итальянском, бывает, что даже перевод знают приблизительно, поэтому склонны часто не общаться друг с другом, а имитировать общение.

Когда мы сделали дословный перевод, то обнаружили, что идем правильным путем. И то, что мы сочиняем мизансценически, прописано автором с помощью нот. Я уверен – когда Пуччини сочинял оперу, он, безусловно, видел картинки перед собой, только все они у него спрятаны в музыке. И когда я исследую музыкальный сегмент, то сразу вижу действие, которое должно быть на сцене. Не потому что так хочется – так запрограммировано. Артисты Новой Оперы – очень талантливые люди. За время, отведенное на постановку, мы добились больших результатов. Для меня отрадно, что они приняли систему отношений, которую мы с ними оговорили, – значит, мы будем двигаться к конечной цели – чистоте исполнения и пластичности, органичности каждого жеста, дыхания. Вокалисты зачастую полагают, что они могут обойтись без актерского мастерства, что все, что нужно выразить, они могут выразить с помощью голоса. Артисты Новой Оперы, к счастью, свободны от этого стереотипа. Пение вне драматического искусства возможно, но не в оперном театре. Если это театр, значит, главное выразительное средство всё-таки действие. Только вместо обычных разговоров здесь – музыка, а значит, и жесты не могут быть бытовыми. Но цель-то та же, что и в драматическом театре. Нужно рассказать о живом человеке так, чтобы зритель сопереживал герою, а не просто наблюдал за развитием событий.

В театре работает замечательный художник Виктор Герасименко, с которым мы давно знакомы и не раз встречались в работе. Это близкий мне в творческом отношении человек. Для режиссера большая редкость и удача – встретить «своего» художника. Герасименко не делает декорации – он создает среду обитания. Он умеет придумывать неординарные ходы в оформлении спектакля, умеет предлагать художественные головоломки, которые мне безумно нравятся. Сейчас он создал стильную среду, красивую, но с элементами кича (который свойственен дому Буозо).

Раньше я никогда не ставил оперных спектаклей. Но сейчас чувствую, что это мое. Я могу не понимать чего-то специфического в музыке, но слышу её и чувствую. Очень люблю Верди, всегда в кабинете включаю – по настроению. Если солнечно, а мне плохо, я включаю «Травиату», а если пасмурно, и мне плохо, включаю «Макбета» – и он меня восстанавливает. Над «Джанни Скикки» со мной работает замечательный дирижер Дмитрий Волосников. Когда дирижер с режиссером поют одну песню, эта песня должна получиться. Опера для меня сейчас – это чистый горный воздух. Дышу им – и мне очень хорошо.