Крамова Галина Алексеевна
Разработка сайта:ALS-studio
Юдифь из «Уриэль Акосты» Б. Спинозы, Нина из «Маскарада» М. Лермонтова, Лариса из «Бесприданницы» А. Островского, Любовь Яровая и Мария Стюарт в одноимённых спектаклях по пьесам К. Тренёва и Ф. Шиллера – в этих ролях актрису Галину Крамову (1900-1974) помнит не одно поколение. Она отдала любимому театру более 30 лет. Первая в истории иркутской драмы в 1958 году Галина Алексеевна получила звание «Народная артистка РСФСР».
Каждая её новая роль удивительно тепло принималась зрителями, критиками и коллегами. Начинающие актёры, стоя в кулисах, с замиранием сердца наблюдали за игрой Галины Алексеевны: это была удивительная, настоящая школа мастерства, постижения глубин актёрской профессии. На вопрос о количестве её ролей актриса отвечала: «Не знаю, не считала, учёта не вела. Но если бы жили все женщины, сыгранные мною, любимые и нелюбимые, – они бы заполнили всю нашу сцену, да ещё, пожалуй, с трудом поместились бы на ней».
В суровые годы Великой Отечественной войны Галина Крамова в составе прифронтовых бригад с артистами областного драматического театра выезжала на Восточный фронт, выступала в иркутских госпиталях перед ранеными. Одной из первых в городе она сделала вклад в размере двух тысяч рублей в Фонд обороны страны.
В течение нескольких лет Галина Алексеевна возглавляла работу Иркутского отделения Всероссийского театрального общества. Неоднократно избиралась депутатом городского и областного Советов депутатов трудящихся. За большую общественную работу актриса была награждена орденом Трудового Красного Знамени. В 1967 году первой из иркутских артистов Галина Крамова удостоена звания «Почётный гражданин города Иркутска».
До конца своих дней считала своим учителем Галина Алексеевна любимого супруга – актёра и режиссёра Дмитрия Хадкова, который тоже посвятил свою жизнь иркутской драме, поставив здесь не один десяток спектаклей.
Из статьи Светланы Жартун «Актриса в полном смысле слова», газета «Иркутск», 22 октября 1999 года.
«В 2022 года народной артистке РСФСР, почётному гражданину Иркутска Галине Крамовой исполнилось бы 122 года. Из театра она ушла в середине 70-х годов, но пенсионеркой ей довелось быть недолго: вскоре весь город прощался со своей любимой актрисой.
Крамова остаётся живой легендой драматического театра. В окружении блистательных актёров она была первой и не только потому, что считалась талантливее (на сцене в ансамбле все становятся лучшими), – признавался её человеческий талант, достоинство, с каким она несла профессию, высокое звание актрисы. Крамова была звездой первой величины, без её имени иркутская сцена не мыслится, казалась бы беднее, менее значительна.
Высокая, подтянутая, с гордо поднятой головой, она играла только героинь в спектаклях классического и современного репертуара, была недоступна, величественна, несколько статуарна. Сегодня сказали бы – манерна. Но советский театр 30-50 годов (расцвета творчества актрисы) стоял на «котурнах» по отношению к реальной жизни: в нём всё становилось величественным, героическим и пафосным. Крамова идеально соответствовала ему – и тогда, когда играла советских разведчиц, и передовиц производства в красных косынках, и дам светских салонов.
Классика выбиралась тщательно, в каждой пьесе необходимо было находить повод для разоблачения нравов старого, буржуазного мира. И если ставили Островского, то обязательно «Бешеные деньги», которые сводили людей с ума, заставляли совершать подлости и преступления. Крамова (как и лучшие актёры того времени) не играла полутонов, нюансов движения душу своих героинь – в поступках они были или очень сильными, волевыми натурами или незащищёнными существами, вынужденными подчиняться чужой и злой воле. Так, по контрасту разделялись Мария Стюарт Шиллера и Нина в «Маскараде» Лермонтова – великих романтиков XIX века, Лидия в «Бешеных деньгах» и Юлия в «Последней жертве» Островского. Образ определялся сразу, чтобы у зрителей не возникало сомнений, как относиться к нему. Прямолинейность соответствовала духу времени, официальному представлению о сценическом и литературном герое – воспитателе характеров поколений.
Но совсем другой становилась Галина Алексеевна, когда покидала сцену, – простой, задушевной, компанейской. Она любила разделять застолья, которые случаются у актёров не только по праздникам, но и в дни премьер. Пила непременно коньяк, куриал папиросы «Беломор», кутаясь в длинную шаль – непременный атрибут её гардероба.
Будучи занятой во многих спектаклях, ей, как и всем актёрам, часто приходилось выезжать на гастроли по городам и посёлкам области, в воинские части. На разъездах железнодорожных путей они порой сталкивались с эшелонами, набитыми заключёнными, которые смотрели на актёров молча. Молодые удивлялись выражению лиц некоторых «зеков» – измождённые, с пылающими, умными глазами, они не были похожи на воров и убийц. «Как? За что?» Но спросить было некого, только догадка мелькала: «политические». Многие старались отвернуться, испытывая неловкость. Не смущалась одна Галина Алексеевна, она подходила к вагону и тоже молча протягивала свой «Беломор». Благодарили кивками головы, вглядывались в свободную женщину, не побоявшуюся совершить поступок.
Во все времена – и когда была молоденькой учительницей, актрисой иркутского театра «Политпросветотдела» – Галина Алексеевна была натурой цельной, человеком интеллигентным, глубоко образованным. В тех же поездках по области, часто лишённых элементарных удобств, она всегда была прибрана, кое как одетой её не видел никто. Актриса могла часами сидеть, глядя на огонь печурки, молчать, курить, думать о своём. Казалось о жизни она знала больше других, знала и не хотела отягощать товарищей, особенно молодых, своими размышлениями о ней.
Убелённые сединами, в почётном звании народных артистов Виталий Венгер и Виктор Егунов вспоминали, как совсем «зелёными» выходили они с Крамовой на одну сцену – это казалось чем-то необыкновенным и волшебным. Обуревали гордость, восторг и отчаяние, если она делала замечание. Венгер вспоминал, как однажды, пожалев только вымытых волос, он не стал «бриллиантинить» их, зализывая гладкую причёску. Намочив просто водой, выскочил на сцену и, как ни в чём не бывало, начал играть роль. Волосы высохли мгновенно, превратив лощёного иностранца в обыкновенного советского парня. В антракте ему досталось от всех «стариков», участников спектакля, но запомнилось крамовское: «Виленька! Так ведь нельзя…»
Раньше слово, само понятие «наставник» имело глубокое, высоконравственное значение. Галина Алексеевна всегда была подлинным наставником молодёжи. Она делала замечания, могла «пропесочить», но на неё не обижались, понимая, что Крамова всей душой болеет за театр, любит его подрастающее поколение мастеров. Как помочь научиться ему? Только своим примером, подробным анализом работы.
О чём бы она не размышляла, всё сводилось к искусству. Она могла и анекдоты слушать, и вспоминать курьёзы, часто происходящие в театре, смеяться, но через минуту, неизменно для себя переходить к разговорам о роли, спектакле, новой пьесе. Ей было всё интересно, она казалась кладезью знаний, но не производила впечатление мэтра, который является собой истину в последней инстанции.
Часто была способна на поступки наивные и со стороны, кажущиеся странными. Получив прекрасную квартиру в респектабельном доме, стоящем на углу Горького и Ленина, она была счастлива. Смущало одно – скрип трамваев, который на повороте был особенно противным. Почти каждую ночь выходила Галина Алексеевна на улицу в платке, каком-то стареньком пальто (чтобы случайные прохожие не узнали) и смазывала рельсы подсолнечным маслом. Она наивно полагала, что совершится чудо – трамваи начнут двигаться бесшумно, не мешать вечернему отдыху горожан. Но чудо не происходило, трамваи гремели, и, слава богу, никто не поскользнулся наподобие Берлиоза, от масла, пролитого Аннушкой, как в романе Михаила Булгакова.
Впрочем, ни Крамова, никто другой не могли прочитать тогда «Мастера и Маргариту», как мало читали Есенина, Пастернака, Ахматову и многих других писателей и поэтов, запрещённых тогда официальными властями. Играть приходилось Сафронова, Собко, на фоне которых Афиногенов и Погодин Казались прогрессивными драматургами, смело заявляющими о проблемах времени. Сколько сил, таланта, и энергии тратили актёры на пьесы, в которых конфликт основывался на борьбе «хорошего с лучшим». Как надо было уметь подавлять в себе искренность, стремление к правде, во имя утверждения идей социалистического реализма.
Психология чувств образа подменялись типажом, который расхаживал по сценам страны, повторяясь в своей незатейливости, нереализованном стремлении хоть в чём-то выразиться индивидуально.
У Галины Алексеевны был несомненный дар трагической актрисы, который она сумела воплотить на сцене в 60-е и начале 70-х годов. Она была всё той же актрисой с низким голосом, гордой осанкой, некоторой отстранённостью от своего сценического образа, но в каждой роли этого периода появились глубокое страдание и сострадание к ближнему. Она мучительно тяжело снимала со своих ног «котурны», становясь земной, доступной, человечной. Это не просто – в преклонном возрасте учиться заново ходить по сцене, играть не социальное представление об образе, а собственно сам образ. Учить молодых, но и самой учиться у них, пытаясь переосмыслить весь творческий путь, пройденный не за одно десятилетие.
Наверное, каждому поколению, умеющему думать, сопоставлять время, поступки, совершаемые людьми, живётся не просто: «лишние знания отягощают страдания», но для актрисы этот опят поколений становится поводом высказаться на сцене, пусть не своими словами, но прочувствованными, пропущенными через себя, своё личностное отношение к жизни.
Её последней ролью в театре была Севидж в спектакле «Странная миссис Севидж». В своё время она много играла иностранок с именами Джесси, Эмми, Лиз, но это были персонажи, которых актриса «разоблачала», назидательно противопоставляя нашим советским девушкам. Севидж у семидесятилетней Крамовой была совсем другой – сложной, так просто не разгадываемой, склонной к противоречивым и неоднозначным поступкам. Актриса не боялась в этой роли быть смешной трагичной, волевой и беззащитной. Крамова тогда удивила многих, казалось, что её творческий потенциал неисчерпаем. К сожалению, ей недолго довелось играть эту роль – силы покидали актрису, она ушла из театра.
Но к ней по-прежнему забегали на чашку чая товарищи, двери её дома всегда были открыты как во все времена, когда она возглавляла Иркутское отделение Всероссийского театрального общества. Это была замечательная организация, в основе которой лежала идея вспомоществования, в ней работали только отзывчивые люди, воспринимающие чужие беды как собственные. В то время Дома актёра в Иркутске не было, поэтому квартира Крамовой была достоянием общественности – приходили за материальной помощью и за советом, путёвкой на юг и путёвкой в творчество. Молодёжь всегда знала, куда пойти за советом и за сочувствием, где можно «выплакаться» и, захлёбываясь от восторга, рассказывать о своём успехе. Она умела уравновешивать эмоции, приводить в порядок раскардаш чувств.
Спустя годы вспоминается её умный взгляд, стремление понять ближнего, непререкаемый авторитет актрисы. Её имя значится в театральной энциклопедии, а мемориальная доска украшает дом, в котором она жила. Нет, она действительно была и остаётся актрисой в полном смысле слова».
Из статьи Арнольда Берковича «Первая среди равных» газета «Видеоканал, июнь 2000 года.
Среди корифеев Иркутского академического театра драмы имени Николая Охлопкова ведущее место по праву принадлежит замечательной актрисе Галине Алексеевна Крамовой. По праву уже потому, что она первая получила высокое звание Народной артистки России, она стала одним из первых Почётных граждан Иркутска и, наконец, потому, что вся её жизнь была неразрывно связана с нашим городом и театром.
17 апреля 2000 года исполнилось сто лет со дня рождения Галины Алексеевны. Город, да и театральный мир как-то забыли об этой дате, а ведь ещё при жизни критики и историографы театра не гнушались называть её «сибирской Ермоловой». Право, сравнение о многом говорит!
Она начала свой путь на сцену с любительского кружка «Окраина», который существовал в Маратовском предместье Иркутска. Галина только что окончила гимназию, кругом кипел революционный накал страстей, свободы, возможностей осуществлять тайные желания. Пролетарская молодёжь заразила её убеждённостью, верой в светлое будущее, мужеством в стремлении к тайной цели: стать актрисой. Она была страстной, яркой, красивой девушкой, с выразительным, поставленным от природы голосом. Впоследствии от безудержного курения он станет значительно ниже, но останутся волнующие модуляции, которые так необходимы будут ей при создании героических образов в пьесах Островского, Шиллера, Горького.
Вскоре Галину Крамову приглашают в профессиональный театр при Маратовском рабочем дворце, куда она, не задумываясь тут же переходит.
Очень быстро молодая актриса обрела популярность среди зрителей предместья, её слава шагнула за его пределы и, когда Иркутский драматический пригласил молодую актрису, она смело и решительно вошла в труппу, чтобы за короткое время стать его ведущей актрисой.
Сколько ролей она сыграла за свою долгую сценическую жизнь, пожалуй, и не перечислишь. Она и сама не помнила их числа при своей жизни, но можно с уверенностью сказать, что среди них не было «проходных», каждая была согрета темпераментом, талантом и гражданской зрелостью актрисы. Конечно, были среди них и спорные, которые не сразу были приняты искушённым зрителем и придирчивой критикой. Это особенно проявлялось тогда, когда постановщики спектаклей и актриса отходили от канонического толкования образа. Так было с постановкой пьесы Островского «Последняя жертва» режиссёром Н. Медведевым. Спектакль был задуман как обличение стремления к всеобщему обогащению, в этот процесс обретения денег была ы=вовлечена и героины Крамовой Юлия Тугина. Конечно, в такой трактовке исчезает привлекательность Юлии, её страдания изображались как превратности маленькой хищницы.
Этот образ Юлии был отвергнут, и появилась новая Тугина: беззащитная, добрая, слабая и искренняя женщина, черты которой впервые глубоко воссоздала на сцене незабвенная Мария Ермолова.
Крамова играла много, практически в каждом спектакле была занята: Нина в лермонтовском «Маскараде», Лариса в «Бесприданнице» Островского, грибоедовская Софья, Богаевская в «Варварах» Горького. Но самый первой и самой любимой была у Крамовой Джульетта в «Ромео и Джульетта» Шекспира. Она любила её все годы как первую любовь, как откровение судьбы и великого чувства, как целомудрие и зрелость маленькой девочки, как этап, с которого началась, по сути, творческая биография актрисы.
Моё знакомство с Галиной Алексеевной началось с её посещения Дворца пионеров, где мы – кружковцы сыграли великой актрисе сцены из спектакля «Доходное место». После этого она подарила мне академическое издание «Принцессы Турандот» с режиссёрской разработкой Е. Вахтангова. С этого дня и до самой кончины Галины Александровны мы сохраняли добрые дружеские чувства друг к другу. Я всегда с волнением вспоминаю её Гурмыжскую в комедии Островского «Лес», неподражаемую, молодящуюся барыньку, эдакую хищницу, строящую своё счастье на судьбах других персонажей пьесы. А какая она была в пьесе «Женщины Нискавуори» – такой волнующий сплав величия, мудрости, внутренней трагедии и неоспоримой правоты!
Галину Алексеевну любили все: актёры – за её дружеское соучастие в их судьбах; зрители – за её темперамент, самоотдачу и творческое совершенство; чиновники – за её стремление быть им полезной в вопросах сохранения и развития иркутской культуры. Именно эти качества позволили Галине Алексеевне многие годы быть депутатом Городского совета, стать Народной артисткой России, Почётным гражданином Иркутска и навсегда в истории театра непревзойдённой Актрисой.