21 июня иркутян ждет литературный вечер Алексея Варламова.
 

В воскресенье, 21 июня, на сцене Иркутского академического драматического театра имени Н.П.Охлопкова в рамках литературных вечеров «Этим летом в Иркутске-2015» любители литературы смогут лично задать вопросы лауреату множества престижнейших премий, члену Совета по культуре при президенте РФ, и. о. ректора Литературного института им. А.М. Горького, писателю Алексею Варламову.
 

Его стиль тяготеет к классике отечественной литературы, как и темы, волнующие Алексея Николаевича, мысли, которыми делится он с читателями в своих произведениях. Прочитав их, можно не согласиться с позицией автора, но перестать думать, размышлять дальше вряд ли получится. «Дом в Остожье», «Лох», «Рождение», «Здравствуй, князь!», «Затонувший ковчег», «Теплые острова в холодном море», «Купавна» — каждая новая книга становилась открытием, расширяла для читателей и критиков творческий диапазон написавшего ее человека. А сколько труда, душевных сил и времени стоила каждая биография, вышедшая в серии «Жизнь замечательных людей», – истории М.Пришвина, А.Грина, А.Толстого, М.Булгакова, А.Платонова, В.Шукшина. Недавно опубликованный, но уже нашумевший роман Алексея Варламова «Мысленный волк», посвященный России начала XX века, многое объясняет в прошлом, о многом предостерегает в будущем. Об этом и о многом другом беседуем мы с Алексеем Николаевичем накануне литературных вечеров.
 

— Алексей Николаевич, какая литература Вам близка: активная, будоражащая или спокойно наблюдающая за течением жизни? Как сами себя определяете и к какой из них причисляете?
 

— Близка литература хорошая — то есть интересная, живая, искренняя, умная. А уж созерцает автор или активно вмешивается в жизнь — его дело, его кухня. Важен результат. Но думаю, что обыкновенно писатель сочетает оба этих начала. Если только машешь кулаками и всюду лезешь, когда писать? Если сидишь в укрывище и смотришь за ходом жизни со стороны, многого не разглядишь, упустишь. Тут нужна некая середина.
 

— Вам больше нравится подробно исследовать развитие отечественной литературы или самому привносить лепту в ее восприятие, додумывать, как бы это все могло быть?
 

– Одно не мешает и не противоречит другому (только вносить лепту — это уж как-то очень возвышенно), единственное, я за то, чтобы эти вещи различать. Если ты пишешь документальную, биографическую книгу, то ограничен фактами, против которых идти не имеешь права. И замалчивать ничего не должен. В романе иное, на то он и роман. Там ты волен выбирать, додумывать, дорисовывать, досочинять то, о чем молчат факты, что потерялось или кажется недостоверным. И мой переход в свое время от романов к биографиям объяснялся тем, что мне хотелось строгости, документальности, в хорошем смысле ограниченности, а возвращение к роману — тем, что душа затосковала, запросилась на волю.
 

— Каким был самый интересный отзыв на одну из Ваших книг и кто его дал?
 

— Что называется, затрудняюсь ответить. Все-таки и книг было много, и отзывов за скоро уж тридцать лет работы в литературе накопилось изрядно. Поэтому, может, о самых важных скажу. Это, прежде всего, те отзывы, которые я получил в свое время от Александра Исаевича Солженицына. Они не были нигде опубликованы, но мне бесконечно дороги самим фактом: Солженицын меня прочитал и высказался. Не лапидарно, нет, в чем-то жестко даже, но главное — очень насыщенно, емко. Не как критик, а именно как писатель. И эта цеховая оценка важнее собственно критической. Дорожу также отзывами Валентина Григорьевича Распутина, Валентина Семеновича Непомнящего, Василия Ивановича Белова, Владимира Маканина, Леонида Бородина, Павла Басинского, Евгения Водолазкина, многих. А вот научных работ, диссертаций, которые про меня иногда пишут, боюсь, хотя и сам формально литературовед. Но самые интересные отзывы бывают от читателей. А самые неожиданные — от тех, кто узнаёт себя в героях.
 

— Вы читаете лекции о русской литературе за границей. Что интересует Ваших слушателей? В чем они отличаются от наших соотечественников?
 

— Я не так часто читаю лекции за границей сейчас. Но в принципе за рубежом больше сдержанности, вежливости, деликатности, боязни обидеть, ненароком что-то задеть. Это приятно, комфортно, но русская откровенность, запредельность все же ближе.
 

— Как Вы считаете, похожа ли наша современная страна на Россию Серебряного века? «От мысленного волка звероуловлен буду». Какой смысл Вы вкладываете в эти слова?
 

— Похожа, по крайней мере, одним — невероятным культурным разрывом. Вот как тогда: есть богатая, тонкая, порой извращенная культура для меньшинства (но вот что-то типа «Тангейзера», которого, впрочем, не видел). И что-то примитивное до безобразия, жвачка, которую пытаются скормить большинству (особенно по телевидению). А в России такие разрывы очень опасны. И потому мне кажется, что культурный эгоизм элиты, ее самоупоенность могут привести к непредсказуемым последствиям. Что же касается «звероуловленности», то меня когда-то заворожили эти слова, поразили своей образностью, глубоким мистическим смыслом, таинственностью, которую я и попытался в своем последнем романе передать и для самого себя найти ответы.
 

— О чем думаете вести разговор с иркутским зрителем на литературных вечерах?
 

— Это будет разговор о душе, конечно. В ХХ веке мы как страна стали жертвой собственных мечтаний, шатаний, увлечений, легкомыслия, наконец, за которое заплатили невероятно высокую цену. Известная фраза булгаковского героя о разрухе, которая совершается в головах, представляется мне стопроцентным диагнозом русской жизни. Есть в нас какая-то доверчивость, склонность к внушаемости, которой кто только не пользовался: сектанты, жулики, проходимцы, тираны, кремлевские и некремлевские  мечтатели. Собственно, борьба между здравомыслием и безумным мечтанием и есть ключевой сюжет русской жизни. В нем и наше обаяние, и наша угроза, здесь то, что мы переменить не можем, чем мы интересны миру и самим себе, но мы должны хотя бы это осознавать и себя смирять, ценить середину, ибо мысленный волк ходит по краям, к которым так расположена безоглядная русская душа.