Анна Дружинина и Глеб Ворошилов о таинстве актерской профессии.
 

Мы продолжаем цикл публикаций о людях Иркутска, ярких, творческих, активных, желающих сделать наш город лучше и уже многое сделавших для его блага. Из этих небольших очерков, как из фрагментов мозаики, сложится портрет областного центра — живой и многогранный.
 

У Иркутска немало симво­лов, по которым гости, хоть раз здесь побывавшие, сразу его узнают. Один из самых часто встречающихся — изображе­ние Иркутского драматического театра имени Н.П. Охлопкова. Этот старейший в Сибири театр, расположенный в прекрасном здании, знаменит фестивалем имени Вампилова, в котором считают за честь принять уча­стие лучшие коллективы стра­ны. Но, наверное, не только это сделало драмтеатр символом сегодняшнего Иркутска. О невероятном притяжении охлопковской сцены мы беседуем с молодыми артистами — семей­ной парой Анной Дружининой и Глебом Ворошиловым.
 

Акт первый: Человек-паук

В пору дефицита мама с большим трудом достала дорогую помаду и чер­ный карандаш для глаз, — рассказыва­ет Глеб. — Мне было пять лет, самым главным героем для меня был Чело­век-паук. Я взял мамины карандаш, помаду и нарисовал себе на лице крас­ным и черным маску Человека-паука.
 

Мама, конечно, в восторге не была, но ругать сына не стала. Взяла фотоаппарат и запечатлела его первый экс­перимент с гримом. Так что теперь эта фотография является свидетельством неосознанного детского интереса Гле­ба к театру.
 

— С детства мне хотелось поменять лицо, изменить что-то в себе, надеть какую-нибудь маску, — признается Глеб. — Затевал такие игры, в которых можно пережить преображение.
 

Поняв, чем «болен» мальчик, мама лечила его просто — привела в театральную студию. Тем более что была уверена: лучшее средство для разви­тия и воспитания детей — театр. Сле­дуя русской педагогической традиции, в «лихие» девяностые она создала теа­тральную студию в Шелехове, собрала ребят, оторвав их от шатания по ули­цам. Семилетним в студию миниатюр «Чаплин» пришел и ее сын Глеб.
 

У меня все было проще, — улы­бается Аня. — Такой насыщенной театральными впечатлениями жиз­ни в детстве не было. Я училась в музыкальной школе. Фортепиано, хор, сольфеджио — все время расписано на уроки музыки. Хотелось заниматься и спортом, и в другие кружки ходить. Как-то к нам в музыкальную школу пришел руководитель студии из музыкального театра. Он набирал ребят для занятий и участия в спектаклях. Там и начались какие-то первые «ростки» театральной жизни для меня.
 

В студии не только пели и танцева­ли, ребят обучали актерскому мастер­ству. Каждое занятие вызывало у Ани такое чувство восторга, словно над головой сверкающими цветами распу­скался фейерверк.
 

Антракт

А.: — Желание путешествовать у ар­тистов в крови. Но в том-то и слож­ность — меняться надо уметь внутри себя. Не искать внешних перемен, а находить профессиональные инстру­менты для внутреннего совершенство­вания и обновления.
 

Г.: — И театр у нас, конечно, особен­ный. Такой современный, технически оснащенный, удобный и для зрите­лей, и для актеров театр еще поискать. А какие у нас цеха! Удивительные ма­стера — костюмеры, бутафоры, декораторы — просто волшебники! Наш театр профессиональный, предлагающий зрителю интересный разнообразный репертуар. И материально мы живем достойно. Теперь уже спустя несколь­ко лет я понимаю: какая это удача — остаться на иркутской академической сцене.
 

Акт второй: труд и праздник

А.: — Существование на сцене всег­да близко к состоянию праздника. Но и ответственность большая: профес­сиональные обязательства перед зри­телем.
 

Г.: — Работа в спектакле сравнима с тем, как человек высаживает кро­хотные саженцы, потом ухаживает за ними. Талант требует такого же труда: его надо поливать, удобрять и леле­ять. Театр — это праздник для зрите­лей. Праздник особенный, дарящий размышления, яркие чувства. Если во время спектакля публика радуется или плачет, значит, не зря ты свой дар поливал, рыхлил, лелеял.
 

А.: — Бывают такие редкие и осо­бенные случаи, когда вдруг ощущаешь прилив силы, эмоций, возможностей. Ведь на репетиции надо выложиться на 200%, чтобы на спектакле перед зрителями получилось на 100%.
 

Репетиция — это эксперимент над собой, чтобы узнать, сколько можешь отдать, в какие глубины опуститься, на какие высоты взлететь.
 

Г.: — Самое главное, чему научили нас педагоги — тратить себя: не име­ешь права выходить на сцену, если тебя не волнует то, о чем рассказыва­ет спектакль. Бывает, роль дается как бы на вырост. Понимаешь это позже. Вдруг, едешь в автобусе, и что-то не­уловимое наталкивает на мысль, с которой вечером ты выйдешь на сце­ну. А бывает наоборот — все знаешь, а зритель не реагирует, не идет за то­бой. И не угадаешь сразу — почему, что не так.
 

Антракт

Общих спектаклей у них было не так много — «Ромео и Джульетта», «Темный лед», «Орфей и Эвридика», «Александр Невский в Срединном мире».
 

Они уверены — большое горе и одновременно большое везение, что постоянная занятость в театре не оставляет времени для домашнего общения.
 

Особенный цейтнот захватил театр с наступлением весны — в марте готовились к выпуску сразу три постанов­ки, поэтому бывало и по три репети­ции в день, плюс вечерние спектакли...
 

Г.: — Хорошо то, что ссориться про­сто некогда.

А.: — Но, увы, и радоваться вместе тоже времени нет.
 

Акт третий: секретные материалы

Сегодняшнее представление о мире формирует интернет. Мелькают но­вости, фотографии, посты, картинки. Нынешнее поколение молодых актив­но пользуется новыми технологиями, гаджетами, социальными сетями — оно совсем иное, чем поколение их родителей-театралов. И вот ведь парадокс — на спектакли драмтеатра билетов не достать за месяц, а в переполненных залах не менее половины зрителей — молодежь. В чем же секрет?
 

Г.: — Привлекательной стала идея «меньше думать — больше видеть». Да, есть такая часть публики, которую поначалу в театр привлекла праздничная яркость, обилие света и музы­ки. Но потом они приходят на другой спектакль, где больше размышлений, переживаний. И, посмотрев такой спектакль, зрители говорят: театр меня изменил.
 

Есть надежда, что театр пробивается к чему-то более высокому. Современной сцене необходимы спектакли, которые «вербуют» публику в ряды театралов.
 

А.: — Важно, чтобы в репертуаре были спектакли, где больше света и души. На нашей сцене есть такие ра­боты. Например, «Последний срок», «Очень простая история». Театр дол­жен быть разным. Но, убеждена, и самый «классический» спектакль не должен быть скучным.
 

Г.: — Наш директор всегда говорит, что наш театр — это семья, общий дом. И я это чувствую — ощущение ком­фортности, атмосфера семейности. Думаю, что и зритель это чувствует. Накануне нашей беседы актеры старшего поколения, занятые в спек­такле «Последний срок», вернулись из родной деревни Валентина Григорье­вича Распутина, где показывали этот спектакль. Вернулись, как сказали мои собеседники, «заряженные» общением с людьми. Они говорят о том, что затерянные в тайге деревни сегодня стали распутинской Матерой: тонут в потоке сегодняшней жизни, как ухо­дили в темные воды ангарские села не­сколько десятилетий назад.
 

Актеры — и старшее, и молодое по­коление — погрузились в разговоры и размышления, вызванные яркими чувствами от красоты увиденной при­роды, от общения с жителями. И все не случайно — в сентябре на академи­ческой сцене состоится премьера по повести писателя «Прощание с Мате­рой». И закулисье уже наполнено той атмосферой, той тайной рождения спектакля, в которую создатели затем поведут и нас, зрителей.