Гоголь ХХ века заставил нас смеяться сквозь слезы

Судьба пьесы Николая Эрдмана «Самоубийца» сразу не задалась. После того как она уже была готова и договор с Мейерхольдом подписан, репертуарная комиссия запретила ее к постановке; в театре им. Е.Вахтангова поставить ее тоже не удалось. Но самое невероятное, что с просьбой разрешить постановку во МХАТе Станиславский обратился не к кому-нибудь -- к самому Сталину! И что, вы думаете, из этого получилось? Сталин постановку разрешил, а через год, когда репетиции были закончены, личным распоряжением запретил показ уже готового спектакля!

Постановка в Иркутском драматическом академическом театре никем не запрещалась. Времена не те, чтоб запрещать, но -- ТЕ, чтоб относиться к пьесе всерьез как к материалу, ничуть не утратившему своей актуальности. Что, разве перестал человек чувствовать себя крошечным винтиком системы? Перестал? Тогда покажите мне этого человека. (Как в том анекдоте: «Все во имя, все во благо человека…» Покажите мне этого человека!)

Нет, я, как и мы все, конечно, видим такого человека, «на благо которого» делается все. Мы видим его сидящим за темными стеклами авто, обдавшего вас клубами пыли; выходящим из игрового клуба или казино, где он продулся в прах или, наоборот, снова выиграл; подкатывающим к дорогому ресторану, где ждут его услужливые официанты и фантастические цены. Но это -- не ТОТ человек. Не о нем написал свою пьесу Эрдман, не о власть предержащем и не о разбогатевшем за чужой счет.

Тот, эрдмановский, человек -- маленький человек. Изменился быт, изменился социум, изменилась идеология, сменилась (и не раз) власть. И только он, рядовой гражданин государства, как был, так и остался колесиком, шестереночкой, шайбочкой, с которым никто не считается. Герой Эрдмана, Семен Подсекальников, -- тот самый маленький человек, к тому же безработный. Работы нет, живет за счет жены, думает, что это временно, а выхода все нет…

Кто-то из нынешних зрителей решил, что Семен Подсекальников решил покончить с собой из-за недоедания (жена с тещей, мол, недокармливают, ливерную колбасу от него прячут). Нет, по спектаклю -- ему самому это и в голову не приходило, при всей его полуголодной жизни. Он, герой заслуженного артиста РФ Николая Дубакова, довольно-таки оптимистично смотрел на свое житье-бытье. Начал, к примеру, учиться играть на трубе, воспрянул, думал -- дело плевое, вот-вот начнет контракты заключать на концерты… Но в том-то и дело, что мысль о самоубийстве за него додумали, ему внушили. От осенившей их догадки, от излишней боязни или от перестраховки жена и теща стали ходить за ним следом и караулить: не повесился ли? Не застрелился? Где пистолет прячет? И соседям об этом растрезвонили, и из догадки, предположения вырос уродец уверенности: Семен-то, того… решил покончить с этой жизнью!

Надо заметить, как точно сыгран актером этот не одномоментный переход от непонимания, недоумения до решимости поквитаться с жизнью, уступив всеобщему нажиму. Ведь жена и теща, фактически надоумив его стреляться, сами того не понимая, играли с огнем: оказывается, все окружение его, вся эта «активная общественность» только и дожидалась его смерти! Причем каждый «представитель» норовил извлечь из нее свой капитал: политический, религиозный, обывательский…

Умерев, Семен Семеныч должен был «заговорить» во весь голос, обличить, заявить, разоблачить… Все вокруг как с ума посходили, -- а ему, простодушному, и невдомек его «высокая миссия»! Но самое интересное -- то, что ему, Семену Семеновичу, сначала одурманенному этим нажимом, еще предстоит пережить, передумать, перечувствовать и переоценить…

При том, что сюжет пьесы стремительно катится сперва к трагической, а потом к жизнеутверждающей развязке, а зритель в зале просто сгорает от сочувствия к главному персонажу, ему, зрителю, совсем не скучно за всем этим наблюдать. Причиной тому -- великолепный эрдмановский текст пьесы и -- актерская игра. Кажется, именно он, этот текст, так головокружительно увлек и режиссера Геннадия Гущина, и актерский ансамбль, заставив их крутиться в этой карусели сумасшедших, странных, нелепых обстоятельств. И вот уже герой возлежит в гробу, и его несут в часовню, где он один вынужден изображать эту историю, невольно ломать комедию. Ведь он просто выпил лишнего, прощаясь со всеми и с жизнью, оттого и упал, отойдя в сторонку, и заснул… А они обрадовались -- решили, что он выполнил данное обещание, и скорее его в гроб!

Проспавшись и придя в себя, он некоторое время еще поддерживает иллюзию, пока его окончательно не допекло, пока не противно стало от идиотизма ситуации. И тогда он «воскрес» и заявил всем, что не меньше остальных любит жизнь и не собирается добровольно с нею расставаться.

Но и перед этим был момент просветления, когда он, Семен Подсекальников, вдруг понимает, что перед лицом скорой и неминуемой, как ему казалось, смерти ему уже НЕЧЕГО БОЯТЬСЯ. Он, наверное, впервые в жизни почувствовал себя свободным! Действительно, кто и что ему может сделать, если он сам вот-вот, через несколько минут нажмет на курок? И он, опьяненный и прощальным «посошком», и этой только что обретенной свободой, идет на неслыханную дерзость -- звонит в Кремль! Самому главному! И заявляет, что Маркс ему -- не понравился!

Что еще экстраординарного мог сделать маленький человек? Самолет угнать? Пентагон разбомбить? Это не его амплуа. К тому же это все пришло потом и совершенно к другим «маленьким людям». А тогда страшнее зверя, чем Сталин, сидящий в Кремле, не было… Да и то -- все ли осознавали, что -- зверь?

И снова поражаешься, как достоверно, без лишнего эпатажа, естественно, психологично сыграл Николай Дубаков этот бунт вдруг прозревшего человека. Человека, осознавшего вечную ценность прежде всего самой жизни. И как убедительны его партнеры -- артисты Николай Константинов, Евгений Солонинкин, Александр Ильин, Виктория Инадворская и заслуженный артист РФ Александр Булдаков -- каждый по-своему, со своим характером и своей ролью в этой истории, своим темпераментом и своими вывертами, -- они показали нам слои и прослойки того общества, которое образовалось в первые годы социализма…

По утверждению одного из исполнителей роли Подсекальникова (в другой постановке, на другой сцене) Вениамина Смехова, жизнь -- в том ее качестве -- была Эрдману малоинтересна. Он знал: «Люди как люди, любят деньги, ну… это всегда было». Соглашаясь с тем, что люди в принципе меняются мало, особенно что касается любви к деньгам, к достатку, -- все же позволю себе усомниться в окончательном выводе. А именно -- в том, что жизнь не особенно интересовала Эрдмана. Не думаю, что с холодным сердцем и умом он смог бы написать столь горячую, столь обжигающую пьесу. Столь горькую и остроумную, столь болезненную и смешную.

И еще: да, люди в целом меняются мало, но человек по имени Семен Подсекальников меняется у нас на глазах, открывая для себя -- и для нас! -- важные глубины этой самой жизни. Радует то, что в сценическом воплощении охлопковцев эта пьеса ничуть не растеряла своих достоинств, но, может быть, даже приобрела дополнительные.

Спектакль вообще показался мне одной из лучших работ театра за последние сезоны, иркутская публика приняла его с восторгом, и даже самые требовательные зрители счастливо развели руками -- да, удача, несомненная удача!.. Главное, что постановочная группа дала нам всем еще раз понять: умирать ради идеи, тем более такой сомнительной, какие были навязаны персонажу пьесы Подсекальникову, не стоит! Жизнь несопоставимо дороже, бесценнее этих быстро ветшающих идей, даже если ты -- просто «маленький человек»…