Будь в курсе
событий театра

Перед пожаром

Разработка сайта:ALS-studio

Версия для печатиВерсия для печати

Повесть «Последний срок», сценический вариант которой поставил режиссер Геннадий Шапошников в Иркутском драматическом театре им. Охлопкова, написана Валентином Распутиным в 1970 году. Речь идет о том, как в русской деревне умирает старуха Анна, а сын ее Михаил, у которого она живет, единственный, оставшийся в деревне, собирает разъехавшихся детей к смертному одру матери.

Сейчас другие литературные имена в ходу - на газетных страницах, на телеэкране, а я все думаю, что были и есть - Абрамов, Астафьев, Белов, Распутин, Шукшин. Говорили - «деревенщики», «плеяда», и это, наверное, правильно, однако только отчасти: какая «плеяда», когда каждый - большой писатель и оттого - сам по себе и не может быть в ряду, в перечне.

Посмотрев спектакль, стал перечитывать «Последний срок», и вдруг еще одно достойнейшее имя всплыло: Юрий Трифонов. Хотя, позвольте, что же тут общего? У Распутина - погибающая русская деревня, у Трифонова -городская среда интеллигентов. Деградирующая среда. Разные ипостаси одного общества - и исполненные тревоги сигналы, идущие от таких разных писателей: разорение в душах, наступает срок. Последний, а что дальше?

А дальше - мы. Спектакль иркутского театра - это не только ностальгия по ушедшему (смотрите какая литература, как доныне обогащает она сценические подмостки). Это вопрос, обращенный к самим себе, к зрительному залу: десятилетия прошли, а что переменилось к лучшему? И к лучшему ли? И как почувствовали в этих переменах мы с вами?

Старуху Анну играет Наталия Королева - и снова воспоминания, ассоциации. Великие старухи Малого театра... Безупречно правдивая яркость сценического существования. Великолепно звучащая русская речь, по тону и смыслу распутинскому тексту адекватная. А за всем этим - таинство жизни человека и его смерти. Долгое начало спектакля - приезд, суета, толкания, хлопоты, всего много - и людей, и хозяйствен-ной утвари, и все это - фон, а внимание наше приковано к неподвижному лицу женщины, лежащей на узкой железной кровати - то ли отходящей, то ли отошедшей старухи. Шевельнулись веки, чуть дрогнули губы - на наших глазах происходит чудо возвращения к жизни. Поймут ли дети, что, сами того не ведая, чудо совершили они, что это их возвращение - грешных, непутевых, не слишком удачливых - дало матери силы открыть глаза и заговорить, ибо десятилетиями ждала она, тихо и терпеливо ждала, что соберется семья, и начнутся великие минуты родственного, человеческого общения. Поймут ли?

Но пока еще - не о них, а о старой, единственной оставшейся в живых подруге Анны - Миронихе - актрисе Людмиле Слабуновой. Дуэты Анны и Миронихи - образцы высокого искусства сценического реализма, русского психологического театра. Чего только не испробовали за последние годы наши театральные экспериментаторы, каких только кульбитов не напридумывали - а вот выходят две замечательные актри-сы и неторопливо, степенно разговаривают - и ничего другого не надо.

Милосердие, деликатность, душевный такт - какие это качества, городские, деревенские? Человеческие это качества, только почему, почему же так получилось, что замкнулись они, завершились в этих двух старухах, которым - куда денешься - недолго осталось. Все понимает Анна про своих пьющих, неуместно орущих. пререкающихся прямо над ее головою детей, понимает и прощает, любит, а дети... Да нормальные он и, по общепринятым нынешним меркам. Как это иногда тяжко и глухо звучит - нормальные. Живут, как все, поступают - как все, а милосердие, деликатность, душевный такт - куда подевались? Это ведь ни обстоятельствами, ни образованием не делается, это либо присуще человеку, либо нет, так почему же все меньше кругом людей, которым это присуще?

Съехавшиеся к умирающей матери дети существуют, общаются по сво-им ежедневным «нормальным» правилам, они искренне не понимают, не чувствуют, как надлежит в подобные минуты вести себя достойно. А старуха Анна понимает и это, и это прощает, только бы не разъехались, только бы остались... света, однако, исходящего от двух старух, на всех не хватает. К черте подошли? Последний срок?

В фильме Александра Прошкина, снятом по повести Распутина «Живи и помни» есть эпилог, из которого явствует, что дезертир, виновный не только в измене Родине, но и в гибели жены, еще долго обретался на земле. Жена покончила с собой, совестливая Настена, которая не могла ни предать мужа, ни оправдать его, умирает Анна, умрет вскоре и Мирониха, а бывший дезертир заводит себе моторку, чтобы плыть дальше по своим делам. Оно, наверное, легче - без совести. Многое нын-че указывает на это.

А дети, вздохнув свободно, разъехались: мама поправилась, дела ждут, все в порядке. То, что жива, пока они с ней, оказалось недоступно их пониманию, их«нормальной» жизненной логике, где там. И осталась умирать Анна на руках Михаила и его жены Нади... Здесь надо о Михаиле - несколько слов. Михаил Степана Догадина - еще одна врезавшаяся в память актерская работа спектакля. Один из всех остался в деревне, один несет свой крест, работает из последних сил и пьет по страшному - а покажите-ка мне непьющего. Артист ощутил, принял в себя тревогу и боль писателя, теперь это его тревога. Его боль. Он под стать Королевой-Анне, ее сын, ее кровь. И если уж таких мужиков ломала деревенская безысходность...

И опять реплика в сторону - еще один Михаил вспомнился, Пряслин, из романа Федора Абрамова, тоже оставшийся делать свое крестьянское дело в своей северной деревне - и тоже ощутивший однажды вдруг безысходность и одиночество.

Что случилось с ними и что от них взяли их дети, внуки? Неужто также немного, как взяли разъезжие дети у своей матери, старухи Анны?

Литература наша, кинематограф, театр - в лучших своих образцах - с отчаянным упорством, с упорством отчаяния предостерегали, взывали, пытались достучаться до общества, до власть имущих: недобро у нас, неладно, а будет еще неладнее, ибо бесследно растворяются в отечественном беспределе понятия духовности, чести и совести. Через полтора десятка лет после «Последнего срока» написал Валентин Распутин повесть «Пожар», где всполохи неизбежно случившегося пламени пожирали все, и хорошее, и дурное, и живое, и мертвое, оставляя случайно не сгоревшее на усмотрение мародеров.

Куда уж явственней было предупредить: стискивает, поглощает нас духовный вакуум, последние, самые последние наступают сроки.

Только кто их слушает, писателей.

Автор: 
Константин Щербаков
09.02.2010