Будь в курсе
событий театра

«Ничего не бывает потом»

Разработка сайта:ALS-studio

Версия для печатиВерсия для печати

Я по первому снегу бреду,
чистоте его боль причиняя,
и об этом в бессонном бреду
на ходу я стихи сочиняю.
 

Что скажу и о чем я скажу,
так ли важно для этого снега.
Я на грустные тени гляжу,
как на ангелов, посланных с неба.
 

Снег мой первый, я тоже другой!
Мне знакомо земное бессилье.
Тихо-тихо хрустят под ногой
их небесные белые крылья.
 

Александр Карташов
Серебряный сад Александра Карташова

 

17 июня на сцене Иркутского академического драматического театра имени Н.П.Охлопкова в рамках проекта «Литературные вечера «Этим летом в Иркутске» состоится встреча с поэтом и художником Александром Карташовым, автором десяти сборников стихов, лауреатом и победителем многих российских и зарубежных поэтических фестивалей. У Александра, как живописца, состоялось 17 персональных выставок в России, от Петербурга до Якутска, и за рубежом. Его картины находятся в частных коллекциях России, Канады, Германии, Великобритании, Франции, Японии. С 2004 года Александр Карташов является главным художником Государственного мемориального и природного заповедника «Музей-усадьба Л.Н.Толстого «Ясная Поляна»».
 

— Александр Юрьевич, когда Вы начали писать стихи?
 

— Серьезную лирику я начал писать лет в 14. А самую первую, детскую, сочинял и раньше, но в ней тоже была философская составляющая. У меня есть такие строки: «Даже в детстве совсем не по-детски я подолгу на небо глядел». Попытка осмысления мира пришла ко мне довольно рано.
 

— Для Вас поэзия — это способ познания мира, выражение себя или что-то другое?
 

— Я все больше прихожу к ощущению, что поэзия — это откровение, послание именно тебе и через тебя другим. Более того, мне кажется, что если откровение приходит в какой-либо другой форме, в нем все равно есть элемент поэзии. Это очень трудно объяснить и более точно обозначить, потому что всякое определение страдает собственным определением: явление — это всегда нечто большее. Поэзия — понятие очень емкое, это самое настоящее во всем, знак безусловности мироощущения. Это наиболее искренняя, откровенная форма выражения внутреннего «я» самого человека и его взаимоотношений с миром.
 

— Как к Вам приходит это откровение?
 

— Необъяснимо. Это не наш выбор. Довольно странно, но я не сижу за столом, не пишу и ничего не правлю — строки рождаются в голове, на ходу. А бывает и так, что какая-нибудь строфа бьется, бьется полгода в голове, а потом выливается как-то неожиданно целым стихотворением. Не бывает такого: что-то случилось — и я об этом пишу. Писать на злобу дня — не удел поэта. В тот день, когда Пушкин узнал о том, что казнили его друзей, он, изображая на полях рукописи повешенных декабристов, на самой странице написал лирическое стихотворение, посвященное какой-то даме и не имеющее к этой трагедии никакого отношения. Понимаете, тут какая-то другая программа, и человек откликается не тогда, когда от него это требует общество, а когда ему кто-то это откровение дает.
 

— Вы читаете современную поэзию? Какая она?
 

— Так, что-то попадается, но, к сожалению, настоящей поэзии сегодня немного. Ее, кстати, всегда было мало. Существует графоманство, существует поэзия придуманная, которая не выживет, ее не будут цитировать. Подлинную поэзию от фальсификации, от того, что начитанный человек научился рифмовать слова, отличить несложно. У нее не должно быть знака времени, это вневременное явление. И если вдруг человек включает в поэзию ультрасовременные термины, для меня это некий соцзаказ, который человек пытается выполнить, чтобы его признали современным. «Несвоевременен скорее для современников поэт». Есть слова, понятия, которые давно вплелись в ткань человеческого существования, а сегодняшние термины и понятия еще слишком слабы, их может позже выкинуть время, как это уже было со многими штампами советского периода.

 

Я бывал на поэтических фестивалях не только в России, но и в Европе. И, к сожалению, там с болью признаются, что зарубежная поэзия вымирает. Конечно, есть люди, именующие себя поэтами, которые могут оформить в текст какие-то мысли, но у них нет ощущения миссии поэта. У нас начинает происходить нечто подобное. Изменился вектор: общество потребления, погоня за информацией, которую люди не успевают переваривать, причем носители этой информации иной природы, чем слово. Человек начинает доверять каким-то техническим устройствам, надеяться на них больше, чем на самого себя, перестает ощущать себя частицей творца, напрямую связанной с Богом, с природой, с миром, как таковым. Слишком много посредников, а чем больше посредников, тем меньше истины.

 


Я давно говорю, что меня настораживает, раздражает присказка «как бы». Начиная с определенного времени люди стали ее употреблять, и мне кажется, что таким образом они отстраняются: ты как бы сделал, как бы сказал, как бы полюбил. Человек не отвечает за свои слова, а огораживается этой виртуальной речевой функцией, чтобы избавиться от прямой ответственности. В поэзии ты напрямую отвечаешь за каждое слово. В России к Слову всегда было и все еще существует удивительное доверие: что поэт сказал — то истинно. Это радует при всем негативе и сложности существования поэта в современном обществе.
 

— Получается, чтобы быть поэтом, нужно на это решиться, иметь мужество…
 

— Безусловно. Это всегда риск. Неважно, говоришь ты о чем-то публично, выходишь на подмостки, издаешь книгу — тебя могут подвергнуть критике, освистанию и так далее. Ты обнажен, а тебя могут «забить камнями» непонимания. Нужно действительно быть достойным этого доверия: ты, может быть, видишь чуть дальше, чуть больше и говоришь, пусть не сознавая, но внутренне ощущая, что именно это единственно верное слово.
 

— Зачем современному человеку читать стихи?
 

— Если говорить о прагматизме, то поэзия в любые времена существовала непонятно для чего. Я не очень верю понятиям «для» или «ради». Существует внутренняя потребность, выразить что-то самое главное, и мы называем это желанием любить. Поэзия соткана из этого материала. Я могу переадресовать ваш вопрос любому: «А для чего человеку любить?». С одной стороны, это всегда сопряжено с массой сложностей, трудностей, неурядиц, ограничений, но с другой — без этого жизнь становится бессмысленной. Парадокс, но я не знаю ни одного думающего человека, который сказал бы, что мы можем обойтись без поэзии. Или без любви. Это, может быть, и есть главный признак человека.
 

— Сегодня мы смотрим чаще в экран телевизора, компьютера, телефона, чем на окружающий мир. Но поэт же, как и художник, продолжает видеть происходящее вокруг…
 

— Он видит, но видит иначе. Он — «это другой». В моей поэме «Ты» есть строчка, которая может являться неким кредо: «вижу — живу». Как я вижу, так и живу. Это формула максимальной искренности, максимального откровения, максимальной творческой формы. Интересно, что слова «вижу» и «живу» состоят из одних и тех же букв. Поэтому всегда, когда творческие люди мне говорят: «Я придумал…», я отвечаю: «Ну, что ты там придумал?». Не нужно этого самомнения, важно просто увидеть этот мир немножко по-другому, тоньше, метафорически. Дар настоящего поэта или художника — заметить и проявить внутренние связи мира, не видимые остальными. Кстати, еще одна строчка из «Ты» — «надо, когда дано». И опять сочетание букв… Случайно? Сам себе отвечу — «слова никогда не случайны, и все не случайно в словах».
 

— Как проще для Вас передать свои мысли, ощущения: с помощью кисти или лирической строки?
 

— Все взаимосвязано. Вспомните, как это ни странно, поэты обычно всегда умели рисовать: Пушкин, Лермонтов, Маяковский, Бродский. У меня есть стихотворение, которое так и начинается: «Не знаю поэтов не рисующих. Природы двойной каприз. Не знаю поэтов не рискующих — иду на риск». Существует некий внутренний код мира, и если ты его каким-то образом распознаешь, то одно может переходить в другое: слово — в цвет, цвет — в звук, звук — снова в слово. Отмечают, что мои стихи порой живописны, а картины — поэтичны. Одно перетекает в другое. Для меня каждая буква имеет не только свои форму и звук, но и цвет, и даже запах. Еще строки: «Мои таланты и грехи в моей душе всегда едины. Когда я трезв — пишу картины. Когда я пьян — пишу стихи». Слово «пьян», конечно, связано не с алкоголем, а с ощущениями эйфории: когда накатывают сильные откровения — пишешь стихи, а когда настроение более прозаичное — картины. И вообще, мне кажется, что поэзия сама по себе является картиной. Только картиной иного, иррационального мира.
 

— Чему еще хотели бы научиться в творческом плане?
 

— Так получилось, что я занимался всеми видами творчества, кроме музыкального (музыку люблю, но в детстве ни на каком инструменте не научился играть, поэтому стал не исполнителем, а слушателем). Более пяти лет как художник-постановщик создавал спектакли в театре. Сценография — это безумно интересно, кстати, театр меня всегда привлекал намного больше, чем кино, в котором мне тоже довелось работать.
 

— Что для Вас «Ясная Поляна»?
 



— Прежде всего, это место, где творил гений. Я очень жестко и требовательно отношусь к этому понятию: хорошо знаю историю искусств и очень многим отдаю дань за безусловный талант, но Лев Николаевич, бесспорно, гениален. Радостно соприкасаться с ним через литературу, его родную и любимую усадьбу. «Ясная Поляна» — место концентрации интересных людей, поскольку туда приезжает интеллектуальная элита, творческий потенциал нашей страны. С появлением в «Ясной Поляне» Владимира Толстого этот процесс усилился. Владимир Ильич и Екатерина Толстая, его супруга и нынешний директор Государственного мемориального и природного заповедника «Музей-усадьба Л.Н.Толстого «Ясная Поляна», смогли собрать вокруг себя интересных, думающих, а главное, небезразличных людей, реализовать множество культурных проектов. Положа руку на сердце, признаюсь: поэт всегда очень одинокое существо. Но здесь я чувствую понимание, и общение с этими удивительными людьми очень поддерживает.
 

— Что Вы сейчас читаете?
 

— Я люблю и художественную литературу, и non-fiction. Люблю философию (Ницше, Хайдеггера), часто перечитываю современного британского писателя Джулиана Барнса. Еще мне нравятся книги серии ЖЗЛ. Ты как будто общаешься с человеком, мысленно ставишь себя в такие же ситуации, видишь какие-то совпадения со своей судьбой. «Жизнь замечательных людей» сейчас стала более современной, это уже не «подрубленные» цензурой биографии советского периода. Сейчас некоторые книги для этой серии пишут мои близкие друзья Алексей Варламов, Павел Басинский…
 

— Когда были созданы стихотворения, вошедшие в сборник «Трилистник»?
 

— В разный период, начиная с середины 80-х годов. В этот поэтический сборник войдут избранные стихотворения из десяти уже вышедших книг. В Иркутской области немногие знакомы с моей поэзией, поэтому я счел нужным дать в печать для Литературных вечеров некую антологию моего творчества.
 

— Книга «Трилистник», вечер «Серебряный сад» … Почему такие названия?
 

— Моя поэзия имеет одну особенность — в ней часто упоминаются растения. Я слышу и понимаю язык цветов… К тому же тут три моих ипостаси: художник, поэт, человек. Этот сборник будет условно поделен на три части. Одна из поэм, которые есть в «Трилистнике», называется «Третий» — это такой «черный человек», тему которого ни один поэт, наверное, не может обойти в своем творчестве.
 

— Чего Вы ждете от Литературных вечеров?
 

— Я заметил, что чем дальше от Москвы, тем более искренни, открыты люди. Говоря о том, что поэзия исчезает в тех местах, которые я наблюдаю, надеюсь на то, что она сохраняется в отдаленных от столицы краях, потому что там течет более чистая, настоящая жизнь. Для меня понятие «настоящее» — одно из самых главных, особенно в сегодняшнем, постоянно изменяющемся мире, в котором многое «как бы». Очень люблю живое общение с людьми, которые неравнодушны и не случайны, надеюсь, такой будет и наша встреча на Литературных вечерах. А еще с особым трепетом жду встречи с Байкальским «зеркалом». Хочется заглянуть — что я там увижу?

Автор: 
Ольга Олекминская
16.06.2014