В Иркутском академическом театре завершился X Международный театральный фестиваль современной драматургии имени А.Вампилова. Он показал иркутянам не только интересные и совершенно не похожие один на другой спектакли. Он подарил нам множество новых встреч, мыслей, идей, которые мы еще долго будем осмысливать и беречь в нашей памяти и в нашем сердце.
 

21 сентября труппа московской Школы драматического искусства представила иркутскому зрителю постановку «Мцыри» по одноименному роману М.Ю. Лермонтова в стиле physicaltheatre. Накануне выступления мы встретились с учеником легендарного Анатолия Васильева, режиссером-постановщиком и одновременно одним из главных героев спектакля — Константином Мишиным, поговорили о душе и теле, о национальных особенностях танца и, конечно же, о театре.
 

— В афише Вампиловского фестиваля есть несколько спектаклей столичных театров, есть ли такие, которые вы уже видели?
 

— Я редко хожу в театр. Когда с 10 утра до 10 вечера занимаешься театром, почти не остается времени на что-то еще. Кроме того, я преподаю в школе Райкина на двух курсах, занимаюсь большими постановочными спектаклями у себя в театре, а вечером обычно либо спектакль, либо занятия с младшими лабораториями. Но нужно, конечно, ходить и смотреть, я себя корю ужасно, потому что это, в первую очередь, повод поговорить о театре. Чаще, кстати, хожу на постановки студентов, там неожиданнее проявляется актерская профессия, люди неожиданнее раскрываются. Из спектаклей, представленных в афише, я не видел ничего, и здесь я пользуюсь возможностью. Вчера смотрел спектакль Санкт-Петербургского государственного театра «Мастерская» «Старший сын» по пьесе Вампилова, очень понравилось! В планах посмотреть «Смертельный номер» Иркутского драмтеатра.
 

— Когда готовилась к интервью, наткнулась на ваше утверждение о том, что «рожденное в теле слово всегда стремится вернуться в него. Оно имеет телесный вектор, направленный к телу, к его эмоциональности, к его действенности». Значит ли это, что спектакль в стиле physicaltheatre проще сыграть?
 

— Мне кажется, в искусстве проще вообще не бывает, бывает только сложнее. Прежде всего, потому, что мы очень привыкли к тому, что слово и тело разделены. Тело спокойненько сидит, речь льется, а мы устремлены за потоком букв, звуков, смыслов. На сцене же нам нужно два этих раздельных потока для проявления полноты жизни, для увеличения интенсивности существования совместить. При взаимодействии Тела и Слова рождается Дух, Смысл, и рождается он из таких телесных проявлений, как атмосфера, ощущение, внутреннее пространство. Психологический театр стремится к проникновению внутрь тела и через разбор психологических состояний раскрывает внутреннее пространство тела. Поскольку я много занимался телом, у меня есть навык напрямую вскрывать его пространство, связанное с ощущением, эмоцией, чувствами и дальше, изнутри, рождать Смыслы.
 

— Какую роль в ваших постановках играют декорации?
 

— Сочинять спектакль можно по-разному. Можно сначала придумать и построить декорацию, а внутри нее создать телесную, психофизическую партитуру. С постановкой, представленной на Вампиловском фестивале, у нас получилось так, что мы сначала без декораций сделали спектакль, а затем художник, посмотрев уже почти готовую работу, придумал обрамляющее пространство, техническое решение. С другой стороны, поэма «Мцыри» сама по себе очень самодостаточна, и хотелось пообщаться больше с ней самой, заняться настолько плотно совмещением поэтических образов, смыслов и телесного выражения, чтобы ничто другое не мешало, а внешние физические приспособления казались более грубыми.
 

— «Мцыри» — довольно нестандартный выбор для постановки в таком стиле, для адаптации поэмы вы даже придумали изобразить трех Мцыри — Поверженного, Надежды и Борьбы. «Антигона» в вашем исполнении тоже пережила некоторые изменения. Чем вы руководствуетесь в выборе произведения?
 

— Лет пятнадцать назад я участвовал в одном спектакле как танцовщик, это было в «Театральном сообществе 814» Олега Меньшикова — спектакль Кирилла Серебренникова «Демон». Это было  возрождение моих любовных взаимоотношений с Лермонтовым. С тех самых пор я носил у себя в сердце надежду, мечту, что мне самому доведется более плотно пообщаться с этим автором. Когда позже я перечитал «Мцыри», меня очень сильно поразили образы природы, образы страстей человеческих, напряжение духа. И мне захотелось это просто пережить. Я бы не сказал, что это какое-то идеологическое решение, не было задачи сделать социальный протест — ни здесь, ни в «Антигоне». Сейчас достаточно модно заниматься социальными темами, искать их в литературе, выбирать произведение для постановки по каким-то горячим социальным проблемам. Мне это не очень интересно, меня больше интересует художественный процесс. Но как ни странно, это обычно рядом — там, где есть очень яркое художественное высказывание, есть убедительная художественная картина, присутствует какая-то очень яркая революционная протестная нота. Это касается и «Мцыри», и «Антигоны». Креонт, его фигура, которая поставлена в невероятную ситуацию: выбор — Человек или Власть.
 

— Как вы думаете, Креонт действительно поставлен судьбой в ситуацию  выбора или же виноват сам?
 

— Сложно сказать, хорошее произведение никогда не отвечает на вопросы, оно скорее ставит их. Как только ты начинаешь отвечать на вопрос, сразу становишься проповедником. А проповеднику в театре не место. Креонт стоит перед катастрофическим выбором. Речь скорее идет не о креонтовой природе, а в принципе о природе власти — что такое власть, как она воздействует на человека, как она его заставляет ради поддержания себя совершать поступки, которые пресекают все человеческое. Власть — это какой-то определенный дух, который завладевает человеком, заставляет его совершать ради собственной выгоды нечеловеческие поступки. В приципе смена власти и необходима хотя бы потому, что это катастрофическое напряжение.
 

— Существует ли мода на театральные постановки?
 

— Наверняка есть какие-то модные тендеции, но я особо не слежу. Понимаю, что хочу поставить произведение, когда оно созвучно с темой, которая вибрирует у меня внутри. Но откликаться на модные тенденции — нет.
 

— Вы работали с режиссерами и хореографами стран Европы и Азии. Скажите, имеют ли место национальные особенности, особенности менталитета в постановке спектакля?
 

— Имеют место скорее особенности культурные. Кто-то более раскрепощенно общается с телом, более архаично относится к нему — например, африканская культура. Европейская культура относится к телу более сдержанно и интеллектуально, что ли. Европейцы соединяют ум и физику, а африканцы — страсть, чувственность. Восточная культура более медитативна. Такая телестная подробность, открытость внимания к внутреннему пространству тела позволяет раскрыть психологические смыслы. Можно сказать, что подход каждой нации к телу делится на три составляющие: страстность телесная, интеллектуальность и созерцательность.
 

— Современный русский театр — какой он?
 

— Он пытается совершить такую парадоксальную вещь, как соединить душу (от которой, мне кажется, европейский театр отказался) и прогрессивный взгляд. Душа не прогрессивна, она скорее боязлива, а европейская прогрессивность — это прозрение в будущее, что требует смелости и отрешенности от прошлого. Такое противоречие, мне кажется, и породило русский романтизм. С одной стороны, раскрывается робкость, слабость, нежность, а с другой — новые сферы.
 

— В чем на сегодняшний день заключается функция театра?
 

— Театр отражает действительность и превращает ее в искусство. Для театра, на мой взгляд, важнее всего показывать перпективу эмоциональную, интеллектуальную, духовную, которая позволяет зрителям «почувствовать дорогу». Если высокопарно выразиться — позволит увидеть то, ради чего стоит жить.
 

На мой взгляд, русский человек достаточно категоричен, он не настолько открыт, не настолько подвижен, не настолько... толерантен. К новому у русского человека всегда враждебное отношение, переходящее от осторожности к неприятию.  Зритель отличается подвижностью восприятия, склонностью к душевной работе, готовностью задуматься над происходящим на сцене. Для того чтобы сделать свою мысль доступной для зрителя, театр должен совершать всевозможные уловки. Цель театра — открыть новое, но зрителя нужно зацепить, увлечь и всунуть ему это новое, несмотря на то, что он, может быть, и не хочет этого!
 

— А если не получается?
 

— Для театра самое страшное — остановиться. Остановиться в какой-то форме, в каком -то определенном видении. Театру всегда надо выходить за рамки, постоянно развиваться. И зритель — это цензор. Сложность в том, что в театре цензура происходит не где-то там, а здесь, на площадке, и есть только два варианта — воспринимают или нет. Если не воспринимают, то для актера это катастрофа, потому что, выходя на сцену, он хочет, прежде всего, понимания.
 

— Какие впечатления от иркутского зрителя?
 

— Я вчера был в театре и видел, как принимали спектакль. И знаете, мне понравилось! Интеллигентный зритель, культурная среда. Насколько я слышал, залы здесь никогда не пустуют. Так что я жду нашего выступления с большим нетерпением, и мне кажется, что все пройдет очень хорошо.
 

Международный театральный фестиваль современной драматургии имени А. Вампилова раз в два года проводит Иркутский академический драматический театр имени Н.П. Охлопкова при поддержке Министерства культуры Российской Федерации и правительства Иркутской области. На театральном празднике 2015 года было показано 15 спектаклей, прошли обсуждения фестивальных постановок с театральными критиками, круглые столы и презентации книг.
 

Фото: Роман Кириченко