Архангельский зритель увидел спектакли из репертуара Иркутского академического драматического театра им. Н. П. Охлопкова

По прозрачному полу, под которым видны пеньки и рассыпанные вишни, ходят чеховские герои, а наверху будто висельники качаются обрубленные пучки дерев… Это все, что осталось от знаменитого сада.


Чехов по-байкальски

На интерпретацию классики нынче сильно влияет наше знание истории минувшего века. Вот и в «Вишневый сад» режиссер Геннадий Шапошников добавил достаточно иронии от пережитых советских времен и современных реалий эпохи недоразвитого капитализма. А назвал свою постановку «Сны Ермолая Лопахина», сделав главным делового человека (читай – «нового русского»).

По замыслу художника-сценографа Александра Плинта зрители здесь сидят вокруг квадрата игровой площадки. Под ногами героев по игрушечной железной дороге ходит поезд, груженный вишневыми ягодами – измельчало некогда прибыльное хозяйство. Кругом перевернутая мебель, валяются бильярдные шары, громоздятся чемоданы – разруха, хотя и довольно живописная. Персонажи в белых одеждах двигаются медленно, словно во сне, разговаривают иногда «без звука», лишь двигая губами.
И все они не замечают Лопахина, не слышат его, говорят о своем. Он для них по-прежнему «мужичок», чужой.


В лабиринте времени

Актер Степан Догадин играет Лопахина несколько ироничным, но с нежной, романтичной душой. Однако трогательные воспоминания детства скоро вытесняются радостным осознанием того, что он – внук и сын рабов – хозяин имения. И потому ему этого старья – дворянского гнезда – совсем не жаль. Апогей крушения «мечт» и торжества цинизма: Ермолай под гитару поет душещипательный романс – что-то про погубленное им навсегда древо жизни.
В действии, несмотря на всю его тягучесть, чувствуется нарастающий ритм, сценическое время как будто сжимается в пружину, кажется, проносятся мимо века… И вот уже Петя использует возвышенный монолог «Вся Россия – наш сад!» для банального охмурения и раздевания Ани. 

А обитателей усадьбы пугает Прохожий – современный хамоватый подросток. Таким видит режиссер грядущее. Поэтичный и трагичный финал с забытым Фирсом лишь добавляет чувства обреченности, невозможности счастья.

Сразу вспомнилась трактовка «Вишневого сада» на архангельской сцене Петра Суворова, где, несмотря на грусть, было столько радости и надежды, где каждый персонаж был выписан не этими акварельными, а яркими живописными красками… Неужели время так изменилось? Или настроение времени?


Попытка № 17
Такой же щемящей безысходностью переполнена и «Женитьба» в постановке Рустема Фесака. Безвольный флегматик Подколесин (Игорь Чирва) не так боится перемен, как просто не желает выбираться из-под одеяла, выходить из дома... Не его ли диван достался по наследству Обломову? Неугомонный сангвиник Кочкарев (Степан Догадин) – скорее от скуки и неудовлетворенности собственной семейной жизнью затеявший женить приятеля.

Агафья Тихоновна – пародия на купчих Островского – с размеренными интонациями низкого, грубоватого голоса, дымящая папироской в форточку. Впрочем, Анне Дружининой хватает комичного обаяния, чтобы зритель полюбил и пожалел эту очаровательную тугодумку. 

Из женихов выделяется живчик Жевакин (Владимир Орехов), вызывающий своими ужимками неизменный смех в зале. Но и он натура страдающая, одинокая, ведь невеста – уже 17-я по счету. Потому иногда очень хочется, чтобы нашелся такой режиссер – дописал незаконченную пьесу Гоголя. И в самый кульминационный момент вывел на сцену того же 
бодрячка Жевакина – вот вам и жених, взамен выпрыгнувшего в окошко. Уже не тоскливый финал.

– Мой также сиднем сидит перед телевизором или в гараже, никуда не вытащишь!

– А мой из компьютера не вылазит, – слышу за спиной перешептывание двух подруг. Мужья, судя по всему, не составили им компанию для культпохода.

Неожиданные параллели лишь подчеркнули актуальность классики, нехватку тепла и одиночество отдельной души в современном мире.

Фото: Анатолий Бызов