Будь в курсе
событий театра

Из поколения романтиков / Станислав Мальцев (Страстной бульвар'10)

Разработка сайта:ALS-studio

Версия для печатиВерсия для печати

С главным режиссером Иркутского драматического театра имени Н.П. Охлопкова Станиславом Мальцевым мы встретились в Москве. Он приехал на несколько дней, чтобы посмотреть последние столичные премьеры, а дальше путь лежал в Белгород, на очередную постановку. Последние пять лет его жизнь тесно связана с Сибирью, но находятся возможности работать и с другими российскими театрами, в том числе дальневосточными. И это особенно ценно, ведь родной город Станислава Мальцева – Владивосток, здесь начинал профессиональный путь.
 

Станислав вырос в семье от театра далекой – родители были врачами, но восторг от первых увиденных спектаклей привел в театральную студию при ТЮЗе, потом актерский факультет Дальневосточного государственного института искусств и неожиданное предложение мастера курса Александра Запорожца поставить дипломный спектакль, и это окончательно определило выбор профессии. Со стороны может показаться, что все складывалось само собой, словно по задуманному свыше плану. Но не так ли бывает, когда человеку, пусть и по наитию, удается сразу угадать свое предназначение? На этот вопрос Станислав Мальцев ответил коротко: «Я – фаталист».
 

- Когда у меня в жизни или в театре заканчивается какой-то очередной этап, я жду и чувствую – что-то должно измениться. Так и происходит. Например, я получил предложение из Иркутского театра стать главным режиссером именно тогда, когда в моей жизни что-то завершилось. Естественно, я не мог его сразу принять, не познакомившись с театром, с труппой. Поэтому сначала поставил «Царя Федора Иоанновича» по приглашению Анатолия Андреевича Стрельцова, а потом, когда понял, что могу быть интересен театру, а театр – мне, принял окончательное решение. Поэтому я – фаталист. У меня в жизни все идет естественным путем.
 

- Хотелось бы поговорить о дальневосточной театральной школе, ставшей для вас важной отправной точкой. Ведь ГИТИС был уже позднее. Мы знаем о московской, питерской, ярославской, саратовской, иркутской школах, а Владивосток вроде как в стороне. Но ведь и там свои традиции, значимые имена.

- Наши огромные расстояния между театральными центрами России и Владивостоком не были так ощутимы в прежние годы, когда шел постоянный творческий обмен, когда актеры, режиссеры мигрировали из одного региона в другой. Театральный факультет в Дальневосточном институте искусств в свое время организовывали режиссер, профессор ГИТИСа Ольга Ивановна Старостина и театральный педагог, представитель Вахтанговской школы Борис Григорьевич Кульнёв. То, что они заложили, многие годы питало эту школу, взрастившую немало ярких мастеров сцены. Достаточно назвать Александра Михайлова, Валерия Приёмыхова. Отсюда вышло немало замечательных актеров, которые служили и служат во многих театрах, начиная с Камчатки и заканчивая Москвой.
 

Конечно, хочется, чтобы сегодня энергообмен был более активным, дальневосточные педагоги имели возможность приезжать на учебу в крупные театральные вузы. Но я думаю, если и сейчас во Владивостоке готовят интересных артистов, работающих во всех регионах страны, значит, институт живет. Для меня, несомненно, он стал профессиональной базой. Там я начал ставить спектакли, а мой актерский курс, на котором я преподавал, потом явился основой Драматического театра Тихоокеанского флота, и с этого пошла моя работа в режиссуре. Это был первый театр, где я стал главным режиссером.
 

- Ваша работа с театром Тихоокеанского флота, одним из старейших на Дальнем Востоке, была связана с новым витком и в его судьбе?

- Да, театр тогда перевели из города Советская Гавань Хабаровского края во Владивосток, приехали только начальник театра и тогдашний главный режиссер, и на базе того курса, который мы выпускали в институте искусств, образовался, по сути, новый театр. И те спектакли, что мы привозили каждый год в Москву на «Золотой Витязь», на «Звездную Маску», были созданы на сцене театра Тихоокеанского флота. В итоге в качестве главного режиссера я отработал там 12 лет, а вообще на Дальнем Востоке 21 год, и понял: в конце концов, нужно что-то менять. Так в моей жизни появился Иркутский драматический театр имени Н.П. Охлопкова. К слову, один из моих любимых учеников из того выпуска, Сергей Кашуцкий, тоже сейчас работает со мной в Иркутске. Мне кажется, он нашел свое место в этом прекрасном академическом коллективе.
 

- Я хорошо помню ваш спектакль в театре Тихоокеанского флота «Фронтовичка», получивший несколько лет назад Гран-при на Всероссийском фестивале военных театров «Звездная Маска», и это далеко не первая высокая награда, которой вы были удостоены еще в дальневосточный период творчества.

- Первую весомую награду я получил в 2005 году, будучи еще совсем молодым режиссером. Театр пригласили на фестиваль «Золотой Витязь», и мы играли в хорошем соседстве. Главный приз – «Золотого Витязя» – получил Театр Фоменко, серебряного – МХТ имени А.П. Чехова, а мы за спектакль «Чморик» – бронзового. В 2015 году я приезжал на этот фестиваль уже с Уссурийским театром драмы имени В.Ф. Комиссаржевской, который возглавлял пару лет. Мы привозили постановку «Саня, Ваня, с ними Римас» по пьесе Владимира Гуркина и получили «Серебряного Витязя». И в том же году на Международном театральном фестивале в городе Ульсан Республики Корея наша работа получила главный приз. Словом, векторы жизни устремлялись в разные стороны.
 

- Вы уезжали с Дальнего Востока и вступали в новую полосу жизни с неплохим творческим багажом, или, как сейчас говорят, портфолио. К тому же в вашей жизни тогда появился Белгород.

- Да, меня пригласили на постановку в Белгородский государственный академический драматический театр имени М.С. Щепкина, с легкой руки которого я начал ездить по стране в качестве режиссера-постановщика. Но Белгородский театр до сих пор мой любимый, там уже осуществлено несколько спектаклей, в том числе самый первый «Любовь и голуби», который уже пять лет не сходит со сцены, «Жестокие игры», «Земля Эльзы», «С любимыми не расставайтесь». А сейчас мы приступаем к работе над пьесой «Саня, Ваня, с ними Римас». Мне очень по душе этот театр и люди, которые в нем работают, и огромное уважение к его многолетнему руководителю Виталию Ивановичу Слободчуку. И сегодня, пока у меня в театре ставит спектакль очередной режиссер, я с огромной радостью и даже с какой-то своей внутренней потребностью еду в Белгород.
 

- «Любовь и голуби» имеют огромный зрительский успех, но мне кажется, что работа с таким известным, в том числе по кино, материалом, для режиссера дело очень рискованное.

- Да, риск был. Эту пьесу предложил сам театр, я не сразу согласился, но, когда понял, что в ней, как в любой хорошей драматургии, многое не раскрыто или раскрыто иначе, взялся за постановку. Зритель на спектакле, конечно, смеется, но мне кажется, у нас получилась более драматическая история. В ней раскрылось то глубинное понимание души русского человека, которое свойственно нашим прекрасным драматургам, в том числе Гуркину. Когда из одного глаза течет слеза, а другой глаз смеется, это, мне кажется, всем нам очень близко. Люди приходят на знакомое название, возможно, хотят сравнивать с любимым фильмом, но в итоге получают нечто другое и не разочаровываются. Это очень приятно, и огромное спасибо артистам Белгородского театра, которые держат спектакль на должном уровне. Самое удивительно, что и «Любовь и голуби», и «С любимыми не расставайтесь», и «Земля Эльзы» в связи с событиями последнего года стали еще более востребованными. У людей возникла необходимость в глубокой, душевной и правдивой драматургии. Видимо, вера в нас самих и друг в друга, что и заложено авторами этих пьес, является сегодня потребностью. Вера в то, что наша природа, наши корни позволят преодолеть всё. Когда объединяются зрительный зал, артисты, драматургия, возникает необходимость быть вместе – в ощущениях, переживаниях. Мне кажется, это самое дорогое, что может быть сегодня.
 

- Пять лет назад вы пришли в качестве главного режиссера в Иркутский драматический театр имени Н.П. Охлопкова – один из старейших в России, с богатой историей. Каково было вступать в эту реку?

- Это удивительный театр с глубокими, настоящими традициями. Надо было вжиться, многое почувствовать, понять. И сам Иркутск такой литературоцентричный город, с ним связаны судьбы Распутина, Вампилова, Гуркина. Такая мощная энергетика идет от того, что они здесь были. А для зрителей, которые приходят на спектакли, и сегодня хорошая литература на сцене так же важна, как и при жизни этих наших великих соотечественников. Они по-прежнему очень внимательно и проникновенно воспринимают слово, что сегодня большая редкость.
 

- С чего вы начали, придя на охлопковскую сцену?

- Первой пробой, смею думать, достаточно удачной, стал «Царь Федор Иоаннович». Спектакль даже отметили губернаторской премией. Мне предложил его поставить директор театра Анатолий Андреевич Стрельцов, но я и сам эту пьесу очень люблю. Тема России, вечно стоящей на пороге смутных времен, иногда в шаге от пропасти, мне близка и понятна. Как только я увидел иркутскую труппу, понял, что есть те, на кого можно ставить этот спектакль, и с удовольствием согласился. Спектакль в репертуаре уже пять лет, но сегодня зрители воспринимают его уже иначе, чем на премьере. История стала ближе, понятнее, появились другие акценты.
 

- А еще вы набрали в Иркутском театральном училище актерский курс и работаете как педагог.

- Да, мои ученики уже на третьем курсе. Это не первый опыт, я преподавал и во Владивостоке, но потом полностью погрузился в режиссуру. Очень хотел вернуться к педагогике, но сам себя одергивал, потому что не в моем характере работать серединка на половинку. Но все же директор Иркутского театрального училища меня уговорила, и в тот самый страшный ковидный год мы набрали курс. Для меня это особая отдушина, отдельная профессия. И мне кажется, что после того, как я начал преподавать, многое понял именно о театре иркутском, в котором девяносто процентов актеров - выпускники Иркутского театрального училища. Поэтому я благодарен судьбе за то, что у меня есть курс, который через полтора года будет выпускным. Я уже поставил с ребятами «Квадратуру круга» Валентина Катаева, второй педагог делает с ними «Преступление и наказание» Достоевского, потом будет что-то из современных пьес. Словом, интересная творческая работа.
 

- Но и с Дальним Востоком вы связи не обрываете: в 2019 году поставили на сцене Приморского молодежного театра гоголевского «Ревизора».

- Да, «Ревизор» получился немного хулиганский. В театре очень сильная женская часть труппы, от чего и родилось решение спектакля: все основные чиновники в нем – женщины. Осенью прошлого года в Уссурийском театре драмы им. В.Ф. Комиссаржевской вышла моя премьера по пьесе Эльдара Рязанова и Эмиля Брагинского «Притворщики». Это малоизвестное произведение, на мой взгляд, незаслуженно забытое, написанное между комедиями «С легким паром! или Однажды в новогоднюю ночь» и «Сослуживцы». Очень любопытная пьеса, и в общем-то понятно, почему она не ставилась. Она поднимает достаточно острую тему отъезда за границу. Но Уссурийский театр тоже особенный, в свое время на его сцене, впервые в Советском Союзе, поставили ставшую потом знаменитой пьесу «С легким паром». А поскольку осенью прошлого года Эльдару Александровичу исполнилось бы 95 лет, мы решили почтить таким образом его память и сделать подарок зрителям. Я убежден, что наше общеисторическое или общесоветское прошлое, как угодно это назовите, сегодня нуждается в глубоком переосмыслении, но не с точки зрения критики. И совсем не случайно сегодня возникают такие спектакли, выходят литературные произведения на эту тему.
 

- Поставив в свое время «Чморика» Владимира Жеребцова, а потом «Фронтовичку» Анны Батуриной, вы обратились к новой драматургии, и этот опыт оказался удачным. А сегодня видите что-то для себя среди пьес современных авторов?

- Как и любой режиссер, я жду своего автора, свою пьесу, хотя это непросто. Ты читаешь, ищешь, но в итоге пьеса выходит на тебя. Это судьба. Поэтому мне сегодня сложно сказать, кто мой автор. Появляются в литературе интересные имена, которые наиболее точно отражают время. Но я никогда не гонюсь за тем, чтобы поставить первым. Если пьеса «кольнула», как в свое время «Чморик», «Фронтовичка» или «Братья Ч» Елены Греминой, тогда она мне интересна. Поэтому я жду. А вообще для меня неважно, в каком веке жил автор, Островский это или Жеребцов, если затронутая им тема звучит сегодня остро. Мы настолько богаты своей литературой, своим культурным прошлым, что оно обязательно будет рождать замечательные новые имена и, наверняка, они есть. Просто я жду, когда ко мне придет мой автор и ищу его.
 

- В одном из интервью вы сказали, что театр – это не только волшебство, но и потрясение. Потрясение бывает разным: можно выйти из зрительного зала раздавленным или же с ощущением надежды. Зная некоторые ваши работы, могу предположить, что свои режиссерские концепции вы выстраиваете именно через движение к свету.

- Свет в конце тоннеля – мой любимый образ. Свет должен быть. И у больших авторов это всегда присутствует. Потому что в творчестве выдающихся художников, литераторов, драматургов, каким бы не было их мировоззрение, всегда есть ощущение вертикали жизни – связь человека с Богом, с космосом. Для меня это очень важно и принципиально, потому что самые трагические произведения того же Шекспира, Достоевского или Распутина не назовешь оптимистичными, но их вера в человека, в эту вертикаль поражают.
 

Я очень люблю драматургию, которая словно бы подводит человека к пропасти и показывает, что туда не надо идти. Для меня это драматургия предупреждения. И театр должен вести диалог с залом именно с этой точки зрения. Я не люблю пьесы, о которых можно сказать: утром в газете, вечером – в куплете. Созданное по свежим, чаще скандальным новостям о маньяках или расстрелах в школах, мне кажется конъюнктурным. Такого не бывает, чтобы утром в газете, а вечером великий спектакль. События требуют глубинного осмысления. Мне кажется, если не пришла современная пьеса – острая, больная, с анализом сегодняшнего дня, жизни человека, тогда и браться не стоит, нужно искать в классике. Вот сейчас у меня в Иркутске вышла премьера «На всякого мудреца довольно простоты» Островского. И для меня самый большой комплимент, когда после спектакля приходят люди, перечитавшие пьесу, и говорят: «Мы не думали, что она настолько современна».
 

- А к драматургии Вампилова планируете обратиться?

- Понимаете, это очень сложно, когда в труппе еще есть артисты, которые репетировали с Вампиловым. И первый вариант его пьесы «Старший сын» состоялся именно в Иркутске. И у города, и у театра свои традиции, свой Вампилов. Пока я прикоснулся только к одному из трех великих авторов иркутской земли – Гуркину. Но мне очень хочется своего Вампилова, своего Распутина. Возможно, с Распутина я и начну. Проза – более широкое течение.
 

Когда-то я ставил «Старшего сына» в Уссурийске, в военном театре, а в прозу Валентина Григорьевича влюбился уже в Иркутске, вновь ее перечитал и совсем по-новому увидел. Это его ощущение апокалипсиса, которое можно и нужно преодолеть, прежде всего, внутри себя, мне очень близко. И я полностью согласен с тем, что Распутина называют сибирским Достоевским. Потому что у него глубинное осмысление того, что происходит с человеческой природой, и это очень важно и современно.
 

- Я знаю, что вы росли на замечательных книгах Владислава Крапивина. Наверное, и эта романтическая проза, и образы особых «крапивинских» мальчиков повлияли на вас как на личность и как на режиссера?

- Я до сих пор не расстаюсь с его книгами, и сейчас уже читаю их своим детям. Крапивин удивительный автор, он настолько чувствует душу подростка, и прежде всего мальчишек, настолько разделяет все проблемы этого возраста, все сомнения, противоречия, чистоту, очень точно пишет о вхождении маленького человека в большой, очень сложный мир. Мне кажется, книги этого писателя будут читать и последующие поколения. Безумно жаль, что он практически не был востребован в кино, ведь это очень кинематографичный автор. Крапивин поднимает сложнейшие вопросы человеческого бытия именно в подростковом формате, а спустя годы читатель приходит к этой теме уже в более серьезной литературе.
 

Если автор продолжает оставаться живым, а его книги отзываются в душе ребенка, значит, туда заложены крупицы чего-то настоящего, на чем должен взращиваться человек. Понятия порядочности, чести, дружбы, взаимовыручки, словом, все то прекрасное, что мы знаем и хотели бы, чтобы дети наши этому соответствовали, в таких книгах даны в очень простой и убедительной форме. Несомненно, Крапивин во многом сформировал меня как личность. Ведь мировоззрение закладывается именно в подростковом возрасте, а дальше – это уже последствие того, что в тебе есть, а чего не хватает. Потом мы пожинаем, либо не пожинаем плоды.
 

Романтизм наверняка сегодня другой, но он есть, и я это вижу в своих детях. У каждого свой взгляд на мир, но важно, чтобы у маленького человека он был направлен в сторону добра. К слову, в нашей семье это любимая песня: «Спроси у жизни строгой / Какой идти дорогой. / Куда по свету белому / Отправиться с утра. / Иди за солнцем следом, / Хоть этот путь неведом. / Иди, мой друг, всегда иди / Дорогою добра». Стихи Энтина – это тоже то, что формировало меня, а сейчас и моих детей. А вообще-то, что сегодня называют красивым словом «эмпатия», когда человек может сострадать, сопереживать, разделять, – свойственно человеку, особенно русскому, и важно, чтобы живительный родник не иссяк. Об этом писали все, начиная с Пушкина. У меня есть любимые слова - вера, доверие, верность. Это те понятия, как говорил в шварцевской «Золушке» Король, которым никогда не придет конец. Если это произойдет, значит, человечество погибнет.

Автор: 
Елена Глебова
07.03.2023