Будь в курсе
событий театра

Истинные джентльмены все реже приходят в театр

Разработка сайта:ALS-studio

Версия для печатиВерсия для печати

Иркутск - театральный город, вряд ли придет кому-нибудь в голову крамольная мысль оспаривать это утверждение. Да и шесть театров — драматический им. Охлопкова, музыкальный, ТЮЗ им. Вампилова, ку-кольный - «Аистенок», Театр народной драмы и Театр пилигримов — цифра для поддержки культурного очага областного центра весьма внушительная. Беда, правда, в том, что в искусстве количество упорно не хочет переходить в качество. Но это уже другая история. А мы вернемся к нашей.

 
Так вот, у многих иркутян (и я себя к ним причисляю) есть еще и свой театр одного актера — они ходят на Венгера. Примеров тому можно привести множество. Ограничусь лишь одним: четыре года не сходит со сцены драматического театра «Поминальная молитва». Зал переполнен. Цветы, слезы, овации. Излишне говорить, что Мастер этого заслуживает...
 
Последний раз у нас была возможность основательно поговорить в Софии в 79-м. Виталий приезжал в Болгарию на гастроли в составе труппы Московского театра сатиры. Привезли они тогда пьесу Александра Гельмана «Мы, ниже подписавшиеся». Венгер в ней играл одну из главных ролей и был по достоинству оценен взыскательным софийским зрителем, избалованным в те годы гастролями ведущих московских театров со звездными именами.
 
С тех пор за 23 года в театре многое изменилось. А Венгер, к счастью, остался прежним. Такой же общительный, открытый, не щадящий себя на сцене и не дающий поблажек своим студентам в Иркутском театральном училище, где он еще и худрук. И это, заметьте, в 74 года. Впрочем, только по паспорту...
 
Мы приходим в этот мир актерами... И когда ребенок начинает играть, он впервые обретает себя. Для меня самопознание и самооткрытие затянулось на целую жизнь. Уверяют, будто тем самым я многим доставляю радость... Может быть, но кто измерит мою радость?!
 
 
— Виталий, когда я смотрю на тебя, то невольно думаю, что время остановилось. На свой лик утром гляну, похоже, летит оно быстрее птицы. И это не комплимент в твой адрес. Комплиментов тебе держава уже полную сумку накидала: ты и народный артист, и лауреат госпремии, и Почетный гражданин города Иркутска. Я бы еще ко всем этим регалиям для полной констатации реалий от себя добавил — и укротитель, а может, правильнее, покоритель дамских сердец. Знаешь, какие святые мысли меня в эту минуту посетили, давай-ка, чтобы освежить память, примем по маленькой. Ты не против такого пролога к интервью?
 
- Даже совсем наоборот, горячо поддерживаю. (Пауза.)
 
— Ну вот, а теперь, благословясь, и начнем. Ты где больше чувствуешь себя актером: на сцене театра или на сцене жизни?
 
- Пожалуй, на сцене театра. Здесь все должно быть по правде - все нужно готовить на чистом сливочном масле. В жизни по-другому. Там все должно быть по-человечески. Но между «должно» и «быть» порой лежит большая дистанция, как между двумя хорошими спектаклями.
 
— Коль уж ты коснулся спектаклей, позволь мне тебя спросить, как модно было раньше говаривать, с большевистской прямотой, куда исчезли интересные постановки?
 
- Ты знаешь, они по разным причинам пропадают. Существует движение актеров: сегодня он в Иркутске, завтра - в Омске, а там, глядишь, в Москву перебрался. Они уезжают по разным причинам. Кто из-за творческого голодания, кто с главрежем поругался, кому обещанную зарплату не дали, а времени для новых вводов катастрофически не хватает. Еще одна причина. Приезжает режиссер-гастролер. Поставит спектакль за два-три месяца, получит за свою работу деньги и... уедет. И еще не известно, до конца ли он выложился, или в полсилы отработал. Волнует ли его, какой шлейф после себя оставил. Но, предположим, спектакль поставлен хорошо. Однако, когда после премьеры наш режиссер-гастролер сказал последнее прости-прощай, театр как бы остался сиротой. А сироте трудно жить одному. Папа-то уехал навсегда. И театр начинает жить в ожидании нового родителя. А тут новый вопрос возникает: надарил ли его бог талантом или просто приедет деньгу зашибить?
 
— Уж если ты про талант заговорил, то еще каких-то 20 — 30 лет назад масштаб дарования того иркутского драмтеатра, по-моему, был значительно выше. Поправь меня, если я ошибаюсь сейчас.
 
- К большому сожалению, ты прав. Нет у нас сейчас таких мастеров, как Крамова и Юренева, Харченко и Тишин, Руккер и Лещев...
 
— И при том, что во главе театра стоит Анатолий Андреевич Стрельцов, директор, которого лучшие московские театры были бы рады заполучить в качестве руководителя.
 
- Думаю, прежде всего, тут виновата смена поколений. Это очень болезненный процесс, растянувшийся во времени. В нашем театре сегодня 85% - выпускники Иркутского театрального училища. Из них кто-то уже звание получил, кто-то справил юбилей, но при всем при этом не прошли они хорошую режиссерскую школу. Нет у нас сегодня Куликовского и Шатрина, нет Табачникова и Симановского, нет и такого актера, как Терентьев. Он меня еще ставил на ноги. Планка дарования нынче опустилась. Критерии подлинного таланта занижены. «Хорошо» за «отлично» выдается.
 
— Я вынужден спросить тебя: а почему? Неужели в России таланты перевелись?
 
- Нет, Россия талантами не обеднела. Но вот этот самый, переходный, не понятно в какую жизнь, период слишком затянулся. Ты понимаешь, что мера ответственности в ситуации одноразовых режиссерских набегов резко падает, пропадает чувство опасной профессии, дающей возможность поскользнуться тысячу раз, причем не на арбузной корке.
 
— Скажи мне, пожалуйста, когда иркутское театральное искусство преуспело больше: во времена тотальной цензуры или во времена тотальной свободы?
 
- Конечно, при тотальной цензуре. Тогда все мы стремились к прорыву. Было желание высказаться на материале. А сейчас, кроме собственной совести, никакого ОТК или Главлита не осталось. Нынче никто с тебя не спрашивает, шкуру не дерут, нет никаких комиссий... Короче, как говорит мой знакомый режиссер из Грузии: «Запрэтов нэту».
 
— Многие всю жизнь мечтают попасть в Московский театр сатиры. А ты, получив туда приглашение и, более того, прочно утвердившись там, капитально почувствовав столичную сцену под ногами и признание именитого коллектива, опять возвратился в Иркутск. Вот это настоящий театр?!
 
- Не забывай, когда я вернулся в Москву (это мой родной город), мне уже шел 51-й год. Вот именно тогда в прославленном театре и в бывшем своем городе я вдруг ощутил себя чужим. Хотя и среди своих: и Шура Ширвиндт, и Миша Державин вроде бы свои, я - чужой! И ничего с этим нельзя было поделать. Есть, вероятно, в жизни не до конца объяснимые вещи. Они вне логики, вне здравого смысла. Но мы им следуем...
 
— А как сказывается сегодняшняя жизненная неустроенность на росте молодых дарований, которым ты преподаешь? Полагаю, у них и стипендия — нет смешнее комедии. Или они у тебя настолько одержимы искусством, что тяготы бытия им «по барабану»?
 
- По моему мнению, будущие жрецы нашего храма как-то мельчают. Я далеко не один так думаю. Подлинных зерен все меньше и меньше. Опустилась шкала культурных, профессиональных, интеллектуальных, да и нравственных ценностей. Давно разорвана нить дом - школа. Я вижу, что у многих моих студентов первые семь лет пролетели мимо них. Заботливые руки многих пап и мам, если и касались своих чад, то только чтобы по уху врезать. А потом школа, где учителя, терзаемые ожиданием зарплаты, Белинского и Гоголя им так с базара и не принесли. Дальше, если можно так выразиться, «недолечившись» ни в семье, ни в школе, эта молодая публика приходит к нам учиться на актера, причем каждый мечтает стать Мастером. Амбиции, конечно, хороши, но когда сидят на прочном фундаменте. Если его нет, нам остается головная боль. Преподаватели думают сейчас об одном: только бы терпения со здоровьем хватило.
 
- Раз уж мастеров коснулись, позволь один вопрос не по теме. Скажи мне, Мастер, ты также трепетно относишься к «маргариткам», или время внесло определенные коррективы?
 
- Я тебе скажу, только строго между нами. Вот у девчонок - моих первокурсниц - по глазам вижу: есть ко мне интерес.
 
- А с твоей стороны?
 
- С моей стороны таковой отсутствует. Ты знаешь, после пятидесяти прожитых совместно с супругой лет подобный интерес у себя замечаю только к собственной жене Эльзе Павловне.
 
— ?! Оглядываясь на все, о чем только что говорили, хочу полюбопытствовать, что с нами завтра будет? С тобой, со мной, с городом нашей молодости Иркутском, с близкими нам людьми...
 
- Понятия не имею. Я с утра не знаю, чем закончится вечер. Хотя отчаянный оптимист. Поэтому позволь оптимистично заявить: я не знаю, что с нами завтра будет. Все слишком непредсказуемо.
 
— Ты в своей книге «Монолог актера» пишешь: «Люди театра, все без исключения, немного со странностями». И дальше утверж-даешь, что есть и такие, у которых «крыша едет». К тебе это в какой-то степени относится?
 
- Ты лучше у Эльзы Павловны поинтересуйся. Думаю, ситуацию может прояснить и мой директор театра.
 
— Не буду. Я — не оптимист.
 
- Как пожелаешь. Вообще-то, мне, как любому бывшему комму-нисту (а я из них), всегда казалось, что я причастен к созиданию правого дела. Может, поэтому впоследствии у многих с «крышей» неприятности начались?
 
— Но ты-то сейчас демократ?
 
- Только на кухне у себя дома. Я считаю, что у тех, кто попадает в училище, при тщательном обследовании можно открыть первые признаки вялотекущей шизофрении. Должна и такая жилка присутствовать. Иначе в нашем сумасшедшем доме делать нечего. В Новосибирске, например, живет прекрасный режиссер по фамилии Борисов, большой мой приятель. Готовый шизофреник. Он великолепно работает. Благодаря его спектаклю актеры нашего театра и моя милость в том числе два раза ездили с ним в Америку на гастроли. Так вот он, между прочим, берет в свои спектакли подобных себе шизофреников.
 
— Тебя приглашал?
 
— Обязательно. Да еще на главную роль.
 
— Хочу еще раз вернуться к «Монологу актера». Ты пишешь: «Сейчас много говорят о кризисе театра... Да, в самом театре серо и скучно. Никто серьезно не думает о культуре, об искусстве, о том, как соразмерить этот хаос, охвативший все и вся, в том числе и наш некогда театральный город...» С тех пор, как ты поставил этот «диагноз», прошло четыре-пять лет. Сейчас болезнь пошла на поправку или приобрела хронические формы?
 
- Затрудняюсь тебе ответить. Были и счастливые озарения. Например, в 98-м приехал Олег Пермяков и поставил «Поминальную молитву». Я за это очень благодарен Анатолию Андреевичу Стрельцову. Его идея. Ну а если откровенно, талантливый режиссер в нашем городе - нынче явление редкое. Причины я тебе уже называл. Я сейчас в спектаклях много не занят. Но мне и Егунову это уже не страшно. А что делать нашей театральной молодежи? Она еще ничего не видела. Стоящих спектаклей, по-настоящему классных, раз, два и обчелся. На чем учиться молодым - вопрос открытый.
 
— Зато ты всю жизнь ощущал потребность к самообразованию. Так вот, если сейчас, как говоришь, по-настоящему хороших спектаклей мало, твои студенты, хоть как-то пытаясь восполнить этот пробел, нажимают на самообразование или как?
 
- Скорее, «или как». Вещи, связанные с общей культурой, их не интересуют. Я стараюсь привить им это желание. Да не всегда получается. Широко образованные, истинные джентльмены все реже и реже приходят в театр. Это еще одна примета нового времени.
 
— А тебе лично когда жилось комфортнее: во второй половине прошлого века или на заре нового тысячелетия?
 
- Теперь уютнее. Появилась возможность больше зарабатывать, никто не чинит препятствий в свободе творчества, полный простор для реализации собственных амбиций. И наш с Тамарой Панасюк театр на двоих «Свидание» - лучшее тому подтверждение. В 97-м году мы его за-теяли, и все получилось без особых проблем. Побегать, правда, пришлось по различным инстанциям. Ну так у нас без многочисленных свиданий с чиновниками собственное вряд ли бы состоялось. Совсем недавно мы с Тамарой участвовали в передвижном Фестивале-лаборатории независимых театров в Красноярске. Привезли туда спектакль, поставленный Вячеславом Кокориным по пьесе Юрия Эдлиса «Буль-варный роман». Этот спектакль мы играли уже более 80 раз. Везде принимали очень хорошо. И Красноярск не стал исключением. У нас в «Свидании» всего два актера. О себе говорить не буду, однако о партнерше сказать обязан. Это прекрасная актриса, надежный товарищ на сцене и в жизни.
 
— Тебя послушаешь — самому жить хочется! А посему про эту жизнь позволь еще один вопрос. Последний. Сколько у тебя осталось близких людей?
 
- На одной руке больше половины пальцев свободны. В Москве - Миша Ульянов, в Иркутске - Витя Егунов.
Автор: 
Игорь Альтер
27.09.2002