Будь в курсе
событий театра

Герой, любовник, неврастеник

Разработка сайта:ALS-studio

Версия для печатиВерсия для печати
Когда Саша Братенков играл Ромео в спектакле «Ромео и Джульетта», казалось, что школьницы и студентки Иркутска стали чаще ходить в театр. Актер в этой роли был классическим воплощением романтического героя, любовником, олицетворяющим саму любовь, страсть и верность.
 
В академическом драматическом театре имени Охлопкова этот спектакль, быть может, шел бы еще долго, но трагически погибла во время гастролей в Ербогачене «Джульетта» - актриса Лариса Емельянова.
 
Другая «Джульетта» - Елена Серова уехала работать в Москву. Театр не стал искать замену на роль шекспировской героини, и спектакль был снят с репертуара. Но и сегодня в памяти остается красивая, очень выразительная мизансцена, в которой Ромео совершает немыслимый прыжок вверх, навстречу своей любви, повисает под шатром-кроватью своей возлюбленной, поднятой высоко над сценой...
 
Наверное, молодой актер еще долго оставался бы в театре героем - любовником - яркая внешность и выразительная пластика способствовали тому, - но в 2000 году приехал в Иркутск на постановку «Чайки» Аркадий Кац, который неожиданно распределил Братенкова на роль Треплева.
 
В этой работе актера сошлось все - его любовь к Чехову, повышенная эмоциональность и преданное, искреннее отношение к маме, оставшейся в Нижнеудинске, небольшом городке Иркутской области, где Саша родился.
 
А еще он любит Достоевского. И не стесняется говорить о том, что может заплакать, перечитывая «Преступление и наказание» или «Идиота». Саша понимает писателя всей душой, не пытаясь вдаваться в литературный анализ произведений.
 
Одиночество, неразделенная любовь, непонимание близкими, делают Треплева-Братенкова в спектакле юношей замкнутым. Счастливым он кажется только в первой сцене встречи с Ниной и когда готовит декорации к своему спектаклю, в котором хотел представить театральное действие новых форм и нового содержания.
 
Не получилось, сорвалось... И вот истерично, почти не понимая, что делает, Костя Треплев останавливает спектакль. Подобной же истеричностью будут отмечены и последующие его поступки, разговоры с матерью, неизменно заканчивающиеся некрасивой бранью. Он уже вплотную подошел к той грани срыва, которая шаг за шагом приближает его к роковому финалу.
 
Попытка самоубийства в первом действии - результат экзальтации, в которой постоянно пребывает герой Братенкова, терзаемый ревностью, комплексом нелюбви. Ближе к финалу он затихает, уходит в себя. Свидание с Ниной включило механизм часов, отсчитывающих последние минуты его жизни. Он не нужен, не понят, бездарен! Треплев-Братенков забирается в лодку, служившую декорацией к его спектаклю в начале действия, ложится на дно. Раздается выстрел, через пробоину выпадает рука. Все! Короткая жизнь прервалась, так и не успев по-настоящему начаться.
 
В образе Треплева Александр Братенков заявил о себе всей зрелостью профессионала, в котором молодая энергия переплавляется в умное, точное, обоснованное в мотивациях поведение героя на сцене. Нет, пока он еще не мастер, все еще молодой актер, жадно вбирающий в себя опыт зрелых актеров, прислушивающийся к замечаниям режиссеров, готовый выполнять любое задание, каким бы странным и фантазийно-отстраненным от реалий оно ему ни казалось.
 
«Саша был необычайно прилежен, - рассказывает мастер курса, педагог Иркутского театрального училища Валентина Александровна Дулова. - Первый раз он попытался поступить после восьмого класса, но в пятнадцатилетнем возрасте выглядел еще несмышленышем. Ему понадобилось время, чтобы подрасти, возмужать, окрепнуть. Он вернулся в школу, закончил ее, поступил на математический факультет педагогического университета. Но он был уверен, что твердо знает свое предназначение в жизни. И после второй попытки сомнений у нас не возникало, мы берем учиться молодого человека, который в скором будущем станет настоящим актером.
 
Когда пришел в театр, получалось не все и не сразу. Старательность выдавала в нем вчерашнего ученика, излишняя эмоциональность постоянно ввергала в волнение, с которым он едва мог справиться. Ошибки в театре ему прощались, режиссеры чувствовали в Братенкове настоящего героя - актера с широкой амплитудой сценического амплуа. Довольно быстро обрести уверенность в себе помогло постоянное стремление пробовать себя на сцене так, чтобы не повториться ни в психологическом состоянии, ни во внешней выразительности. Одевая на себя тот или иной образ, актер не забывает, что все они разные, как и люди, среди которых одинаковых нет.
 
В мелодраме «Дикарь» его Пабло наивен как дитя, ловок и силен, как лесной олень. Гарольд в «Гарольде и Мод» - юноша, склонный к черному юмору и способный на невероятную, искреннюю любовь к пожилой даме, в которой он увидел светлое начало жизни, игру стихии и свободу, не обремененную условностями.
 
Дзихэй в спектакле «Самоубийство влюбленных на острове Небесных сетей», поставленном по пьесе японского драматурга Тикамацу Мондзаэмона, поначалу кажется масочным героем: толстый слой грима, традиционная для самурая прическа с гладкими волосами, собранными в тугой пучок и залысинами на лбу. Казалось бы, ну как можно одной пластикой, полной ритуальных движений, с лицом, абсолютно лишенным всякой мимики, выразить подлинные человеческие чувства? Но Братенков смог, его Дзихэй стал живым человеком, страдающим от боли, которую он причиняет близким, неуклонно идущий к смерти, как к источнику новой жизни. В стильном, полном символов спектакле Александр Братенков по-настоящему красив, загадочен, в его образе сосредоточен смысл восточной культуры, может быть, неточной в этнографических подробностях - скорее подражательной, но подлинной в чувственной основе характера, всепоглощающей любви, прерванной трагическим и возвышенным финалом.
 
Пластическая разработка ролей для Братенкова очень важна, в каждой из них он выразителен и точен. Его Пабло в «Дикаре» трижды убегает и возвращается на сцену в одну точку, фиксируя статику человека, забывшего высказаться до конца. Актер может передвигаться летящей, танцевальной и прыгающей походкой, импульсы его движений зависят от смысловой нагрузки образа. Тишка в комедии Островского «Свои люди - сочтемся!» вообще может ездить на метле, а Гринев в «Капитанской дочке» - заплетаться в пьяной нестойкости или чеканить офицерский шаг.
 
Амплуа героя-неврастеника во все времена на театре было редким. Актеры с подобным даром появляются не в каждом поколении. Братенков в академическом театре занял творческую нишу, остававшуюся незаполненной многие годы. В последней своей работе - образе Тома в спектакле «Стеклянный зверинец» по пьесе Уильямса - он демонстрирует качества редкой психологической достоверности. Любовь-ненависть к матери и вялотекущая жизнь сделали его одновременно дерзким и нежным, мечтателем и реалистом, трезво оценивающим действительность. Герой Братенкова соткан из противоречий, чувственного восприятия жизни, импульсивных и неуравновешенных действий. Во имя спасения собственной души он совершает эгоистический и жестокий поступок. За шесть лет работы в театре Александру Братенкову удалось сыграть столько ролей, что иному и за всю жизнь не переиграть. В Иркутский драматический театр часто идут, что называется, «на Братенкова», и он умеет не разочаровывать своих зрителей. В каждом образе он остается живым, подлинным человеком, с комлексами чувств, пережитыми им самим не только на сцене, но и в жизни. Кажется, в этом ролевом многообразии, которое дарит ему сегодня творческая судьба, есть загруженность, от которой можно устать или позволить развиться чрезмерному тщеславию. Но Саша Братенков по-прежнему остается скромным молодым человеком, он понимает, что спутницей его сценического успеха сегодня все еще остается обаяние молодости, редких данных, которыми наделила его природа. Завтра будут другие роли, и в работе понадобится зрелое мастерство. Он знает, что будет готов играть их с такой же отдачей, на которую способен сейчас.
Автор: 
Светлана Жартун
27.09.2002