Будь в курсе
событий театра

Евгений СОЛОНИНКИН: «Мы инженеры человеческих душ»

Разработка сайта:ALS-studio

Версия для печатиВерсия для печати

«Конкурент» беседует с ведущим актёром Иркутского академического драматического театра имени Н.П. Охлопкова.

 

Не раз убеждалась, что с творческими личностями, а особенно с актёрами, разговаривать можно часами на абсолютно разные темы. Евгений Солонинкин не исключение. Так сложилось, что творчество присутствует в его жизни с самого раннего детства. Евгений родился и окончил школу в небольшой деревне Филимоново под Канском, в Красноярском крае. Природа наделила актёра красивым голосом и исключительным слухом. Впервые музыкальные способности проявились в четыре года, но не на сцене, а в вагоне поезда Харьков – Владивосток, в котором мальчик шесть дней ехал с мамой от бабушки. Тогда за пение маленького Женю пассажиры угощали сладостями. В младших классах школы Женя солировал на межрайонных смотрах художественной самодеятельности. Став взрослее, сам ставил школьные спектакли. В общем, песни, танцы, сценические постановки стали неотъемлемой частью его жизни. Но это совсем не означает, что Евгений всегда знал, что станет актёром. Что такое театр, шестнадцатилетний юноша представлял слабо. Да и откуда было знать? Небольшие деревни драматические театры гастролями не баловали. Хотя был случай, который произвёл огромное впечатление на Евгения. В Филимоново приезжал Канский драматический театр, показывали постановку «Восемь любящих женщин». Смысла взрослого спектакля Женя не понял, но живую игру актёров на сцене запомнил навсегда. Хотя в выпускных классах подумывал стать океанологом. По признанию самого актёра, в его жизни две страсти – искусство и вода. Но жизнь, как всегда, всё расставила по своим местам.

– Евгений, как вы попали в Иркутск?

– Волей случая. Сразу после школы я провалил вступительные экзамены в Красноярском театральном училище. И в это же лето мы с мамой переехали жить в Иркутск. Я тогда уже знал об Иркутском театральном училище и по приезде, на второй день, сразу же туда отправился, чтобы узнать, какие документы необходимы для поступления на следующий год. Я пришёл туда в конце августа, меня увидели на вахте и сказали: «О! Поднимись наверх к директору». Я поднялся к Александре Даниловне, тогда она была директором. Она меня увидела и закричала: «Целина!!! Приходи первого сентября». (Смеётся.) Так я начал учиться, без вступительных экзаменов и просмотров. На первых курсах я толком и не понимал, что я делаю. Хотя, казалось бы, я с раннего детства читаю много книг. В деревнях библиотеки небольшие, но всегда есть запасники с другой стороны стойки, куда запускают только избранных. Вот мне туда вход был разрешён. Однако в училище я понял, что я абсолютно ничего не знаю, ни о драматургии, ни о поэзии. Только тогда я открыл для себя Александра Блока, белые стихи, лирику Маяковского. То время было прекрасным. Было столько удивительных открытий!

– Надо полагать, что вам тогда было здорово. Думаю, свои студенческие годы многие вспоминают с трепетом.

– Я удивлялся будущей профессии, большому городу – всему. Это действительно было здорово. И взрослеешь, и умнеешь, и мужаешь. И параллельно готовился к службе в армии. Тогда не было отсрочки для студентов. Меня призвали, когда я уже на втором курсе учился. И никаких отмазок не было. Пора пришла – вперёд.

– Ну и, насколько я понимаю, служба не отбила желание заниматься актёрским ремеслом?

– Я не жалею об этом периоде. Мне мои способности и там помогали. Мне не было тяжело. Деревенские парни легче этот период переживают. У меня никогда не было мамы рядом, она работала с утра до вечера. А я присматривал за двумя младшими сёстрами и вёл хозяйство. Так что через два-три дня службы я уже освоился. Я относился к армии как к должному. И не считал, что моя жизнь прерывается на этом. Через семь месяцев в армии я стал старшиной. Я служил в такой части в Монголии, где мне пригодился мой музыкальный слух. Мы следили за китайскими самолётами, я освоил азбуку Морзе, что позволило быстро подняться по службе.

– Затем вы вернулись. Окончили училище. А как состоялся дебют уже непосредственно на сцене театра?

– По приглашению я попал в русский театр в городе Фрунзе, в Киргизии. Вот там мне начали давать главные роли. Более того, мне почти присвоили звание заслуженного артиста Киргизской ССР. Тогда как было – приходила разнарядка в театр, в которой указывалось: «Приставить к званию двух пожилых актёров и одного молодого». В этих списках я как раз и был. Но местные мэтры, которые по многу лет ждали наград, возмутились. И звание мне не дали. (Смеётся.) Во Фрунзе я отработал два сезона и вернулся в Иркутск. Потому что почувствовал, что это не моя земля. Меня корни там не держали. Я же коренной сибиряк. Пришёл в охлопковский театр, предложил свою кандидатуру. И после прослушивания на худсовете меня взяли в труппу, с 1990 года я здесь. И рад. И счастлив. И никуда отсюда не собираюсь. Да и поздно уже. (Улыбается.)

– Расскажите о своём самом первом спектакле.

– Это было во Фрунзе. Первый раз – это был не спектакль, а ввод. Вам любой артист скажет, что ввод – это ужасно. Запомнить текст крайне сложно. Актёр моей фактуры уехал на съёмки, и нужно было срочно кем-то его заменять. Это спектакль был по Шатрову, что-то связанное с Лениным и политикой. Это уже было время перестройки, открывали какие-то секреты. Но на тот момент спектакль был всё же очень острым. Я играл журналиста. Мизансцена длилась минут 15-20. И все, кто был не занят в спектакле, сидели за кулисами и смотрели на ввод молодого иркутского артиста. А лично у меня никаких ощущений не было, полная пустота и страх. Чужие люди, чужие партнёры, поэтому был только страх.

– Что было дальше?

– Затем мы начали репетировать огромный спектакль «Плаха» по Чингизу Айтматову. Я играл волка. Там параллельно идут истории волков, киргизов и наркоманов. Это была глобальная работа. Спектакль начинался с пятнадцатиминутной эротической сцены, не в смысле откровенного раздевания, а в плане пластики и движений. Мы с моей партнёршей – заслуженной артисткой Тамарой должны были обниматься, целоваться, после чего появляются волчата. Но обниматься не как люди, а как волки. Это был очень эмоциональный и яркий эпизод. Я тогда был худеньким, стройным, пластичным. И всё время стеснялся, что моя партнёрша заслуженная, а ещё у неё муж на две головы меня больше. (Смеётся.) Был случай, мы играли этот спектакль, а в зале – студенты профтехучилищ. Мы начали спектакль, а на сцену летят пульки и бумажки… Нас это так разозлило с Тамарой, и мы с такой отдачей начали играть, что зал притих. И в полнейшей тишине мы довели эту сцену до следующего эпизода. Иначе нельзя. Зрителя не обманешь. Вот это была моя профессиональная первая роль. Там я уже не боялся. К тому времени я уже влился в труппу. Единственное, чего не понимал, – техники, играл на эмоциях. А пожилые актёры мне говорили: «Женя, не трать себя. Не надо. Спечёшься быстро. Научись владеть техникой». Техника пришла спустя пятнадцать лет.

– Кстати, о том, что талантливые люди уходят из жизни рано или спиваются или начинают колоться. Вы тоже связываете это с тем, что они в своём творчестве себя раздают, а не с тем, что это просто слабость людская?

– Да, раньше так было. Сейчас рано уходят из жизни в большей степени не из-за того, что себя истратили, а из-за того, что берут на себя много, организм истощается и духовно, и эмоционально. Не отдыхают ведь совсем. И всё ради денег. Но когда происходит всё на коммерческой основе – это убийство. Молодым актёрам на х… ничего не нужно. Они прагматичны до ужаса. Работать в театре для них – как хобби, деньги они зарабатывают в ночных клубах и на корпоративных вечеринках, то есть театру полностью не отдаются. И так не только у нас, так везде, в той же журналистике, например. Пришло молодое дарование, так сказать, сюжет сделало. А в итоге получается – фамилии перепутала, роли приврала… Зачем это? Не понимаю.

– Мне навсегда запомнилась фраза (по-моему, её сказал Михаил Задорнов): «Есть журналисты, а есть журналюшки». Мне кажется, это применимо к любой профессии, в том числе и к вашей. Вы молодое поколение пытаетесь каким-то образом направить в правильное русло?

– Периодически ведутся разговоры на эту тему. Молодёжь нас слушает, уважает, но делает всё равно по-своему. Наверное, это так же как в семье. Родители хотят как лучше, а дети всегда знают, как им надо. И ещё сейчас происходит тотальное оболванивание страны сверху. Например, ЕГЭ. Чем была плоха наша традиционная система? У меня старший сын заканчивает 11-й класс. Вот за него у меня голова не болит. Слава Богу, он определился и знает, что ему нужно в жизни. Я за маленького сына переживаю, он в первый класс пошёл. Я не понимаю, чему их там учат, не понимаю учебники, которые надо раскрашивать и обводить. Один из моих любимых фильмов – «Вечный зов». Там есть интересный эпизод, когда герои говорят о нашем послевоенном будущем. Один из героев говорит: мы не будем больше воевать с Россией, мы будем внедрять сюда идеологию разрушения. То есть молодёжь будем развращать, внедрять наркоманию, порнографию и исподволь добьёмся своего. Мне кажется, что это время близко. На Западе нет никаких ценностей, люди все искусственные, и у нас скоро будет то же самое. Мне, как старому реформатору и человеку консервативному, это глубоко претит. Не хочу быть старым ворчуном, но как-то так.

– Возникает два риторических вопроса: кто виноват и что делать?

– Есть ещё третий. Куда идти? Я не знаю. И все говорят, что нужно что-то делать. Чехов об этом очень много писал. Русская интеллигенция всегда говорила о том, что нужно что-то делать, и никогда ничего не делала. У Чехова все герои ходят, разговаривают – и всё. А когда начинают разговаривать, работа прекращается полностью. Дядя Ваня – яркий пример. И сегодня все ждут неба в алмазах. Посмотрите, что в стране творится! Все мужчины в возрасте от двадцати до сорока лет работают охранниками. Женщины такого же возраста – в продавцах. Производства вообще никакого нет. Единственное, чем я себя успокаиваю, что, может, кто-то после спектакля выйдет и немного задумается. Мы никогда не отвечаем со сцены на эти вопросы. Мы их задаём для каждого. А каждый выводы делает сам. Мы инженеры человеческих душ. Поэтому если ты с холодным сердцем и мозгами будешь задавать эти вопросы в зал, то их никто не услышит. А в большинстве именно так делают молодые люди.

– Вы смотрите телевизор?

– Да, постоянно. Хотя меня за это супруга ругает. (Улыбается.) Но он у меня фоном идёт. Смотрю спорт, из развлекательного – только «6 кадров», мне очень нравится питерская передача «Открытая студия». Нравится смотреть на дебаты Кургиняна, когда он ругается с кем-нибудь. (Улыбается.) Это тоже театр, но театр выстроенный, отрепетированный. Особенно если Кургинян в раж входит. Вот как работать надо! Кайф! Точно в партнёра. Я историю хорошо знаю, но они вытаскивают какие-то новые и интересные для меня факты. А учиться надо постоянно. Из всего телевизионного вороха иногда натыкаешься всё же на что-то полезное. Мне нравятся программы про старых актёров. Ещё я два раза в неделю покупаю газеты. Иногда покупаю жёлтые газеты, чисто «поприкалываться». Когда мне в очередной раз сообщают, что Ксюша Собчак себе колготки новые купила, умиляюсь над такими газетами и журналистами.

– В кинотеатры ходите?

– Да, с супругой изредка выбираемся. Последнее, что смотрели, – «Сатисфакция», которую Евгений Гришковец у нас снимал. И недавно смотрели монгольскую картину, которую я озвучивал, – «Операция Татар». Часто не получается, потому что мы с женой по графику работы не совпадаем.

– Что думаете о служебных романах? В актёрской среде это не редкость.

– Всякое бывает. Свою половинку ведь не так-то просто найти. Можно ошибиться восемнадцать раз, а можно с первого раза угадать. У Аркадия Аверченко есть прекрасный рассказ, называется «Сазонов». Там на эту тему интересные размышления. Женщина может много лет прожить с мужем и никогда ему не изменить. Но только потому, что она не встретила свою половинку и ей незачем ходить на сторону. А если она его встретит, то, какая бы порядочная она ни была, она всё равно изменит. Для каждого человека существует генетически заложенный ему человек, или, может, на небесах кто-то решает это. Не знаю. Но в любом случае вторая половинка есть у каждого. Только её нужно найти. А иначе получается, что люди просто привыкают друг к другу и живут из-за детей или каких-то других обстоятельств. А в актёрской среде это действительно довольно распространённое явление. С одной стороны, хорошо, когда муж и жена работают в одном театре, потому что блюдут друг друга, а с другой стороны, это же круглосуточно вместе, а с третьей стороны, когда партнёр не из нашей среды, встречается непонимание. У нас работа нервная и вредная. Бывают случаи, когда в актёрской семье женщина добровольно отказывается от профессии, уступает место мужу, чтобы он поднимался, а она ему создаёт комфорт и уют. И это тоже нормально.

– Это женская природа и сущность. Издревле так было. Женщина у очага, а муж – добытчик. Хотя, с другой стороны, сейчас такое время, что зачастую женщине приходится на свои хрупкие плечи взваливать много больше, чем ей нужно и чем она может унести.

– Да. Женщина способна на добровольное самоотречение от собственной карьеры ради любимого мужчины. А по поводу того, что сейчас женщины сильнее, – я полностью согласен. Мужики-то инфантильными стали. Не привыкли ничего руками делать. И детей своих не учат ничему. Раньше у нас были обязанности какие-то, а сейчас попробуй заставь. Женщины стали более целе-устремлёнными. Мужиков надёжных нет – что остаётся делать-то? Только самой всё.

– На сегодняшний день вы заняты почти во всех постановках, у вас более 60 ролей. Но далеко не все главные. Почему?

– Главных ролей действительно не очень много. И не оттого, что я плохой артист, а оттого, что у меня амплуа другое. Я характерный. Комедийные роли очень люблю. Одна из самых любимых – Баба Яга. Героев скучно играть. Всё время ходит, правильные слова говорит. Вот какого-нибудь поганца – это да. Моё. (Улыбается.)

– А когда пришло понимание того, что вы выбрали верную дорогу, что занимаетесь именно своим делом? И задавались ли вы таким вопросом?

– Конечно, я размышлял, и не раз, на эту тему. И думаю, что в этой профессии я не случайный человек, что выбор сделан правильный. Хотя понимание серьёзности, глубины, школы, всего того, что вбирает в себя профессия актёра, пришло не сразу, а год-два назад. Даже не знаю, что послужило толчком, но меня в один прекрасный день осенила мысль, что всё, что я делаю, это нужно людям, это не бесполезный труд, что профессия моя, может быть, одна из самых нужных и важных. Я могу напрямую выходить к зрителю и говорить с ним на темы, которые волнуют и меня и его, но говорить своеобразно, конечно, языком театра. Моя мама с детства определила для меня ценности, которым я следую в жизни: никогда и ни при каких обстоятельствах не терять совесть и своё достоинство, никогда не делать подлости. Оставаться при любых обстоятельствах самим собой. Вот так я и стараюсь жить, в полной гармонии с миром.

– Как проводите свободное время?

– Да его нет как такового. Ребёнка из первого класса забираю, отвожу на хор и фортепиано. Затем готовлю обед. Это необходимость и привычка, я же с детства слежу за младшими. И потом, я считаю, что мужчина лучше готовит. Даже если я каждый день у плиты, я не считаю, что это моя обязанность. Женщины же чаще всего готовят без души. А к еде нужно относиться, как и к театру, с полной отдачей. Первые блюда у меня хорошо получаются – рассольничек, борщок. С мясом люблю экспериментировать. Я очень люблю за грибами ездить. Я их чувствую и вижу. Рыбалку люблю. Могу часами сидеть за поплавком наблюдать. Если выдаётся час два свободного времени, я сразу за книжку хватаюсь. Уже всё перечитал. Пытался современных авторов читать, но меня совершенно не устраивает, как они пишут. Когда не хочется мозг ничем занимать, беру девяностых годов чернуху про бандитов и с удовольствием читаю. Там всё так написано смачно. (Смеётся.) Не загружает нисколько. А современную серьёзную литературу невозможно читать. Открываешь и понимаешь, что автор так выделывается, что хочется закрыть тут же эту книгу. В литературе сейчас так же, как на эстраде. Человек выходит не для того, чтобы спеть и донести смысл песни, а для того, чтобы показать свой костюм и себя, но при этом совершенно не понимает, о чём поёт.

– Если говорить об эстраде, кто-то вам нравится?

– Да, мне Валерия нравится, она серьёзно поёт. Валерий Меладзе, Лариса Долина – большие профессионалы. Раньше такие певицы были – Оля Карпухина, Ирина Отиева, мне они тоже очень нравились. А остальные в основном из старой плеяды – Дмитрий Хворостовский, Сергей Захаров. Это из тех, кто привык серьёзно к этому делу относиться. Когда жена у меня была беременна Ванечкой, мы включали Джо Дассена, итальянскую музыку и классику. Ванятка, видимо, с тех пор полюбил Дассена, он его поёт и слушает, и мы вместе с ним.

– Творческие люди в хорошем смысле амбициозны. Все рвутся в Москву за славой, почётом. Вы никогда не думали об этом?

– В этом смысле я не амбициозен. Я не стремлюсь на первые роли. Я делаю своё дело и всё. В нашем городе я достаточно популярен. И мне этого достаточно. С годами приходит мудрость, и понимаешь, что тратить на это время не нужно.

Автор: 
Анна ИГНАТЬЕВА
10.11.2011