С Тамарой Панасюк, любимицей иркутского зрителя, заслуженной артисткой республики, ведущей актрисой театра драмы имени Охлопкова, мы разговаривали в канун ее юбилея, то в гримерке, между спектаклями и репетициями бенефиса ("на нее" Александр Ищенко ставит "Любовный круг" по Сомерсету Моэму); то на скамейке перед театром (наконец-то потеплело!). Мы дружны много лет, но в долгом разговоре она раскрывается по-новому - и в судьбе, и в поразительно глубоком взгляде на людей и на роли.

 

Ее роман с Иркутском начинался издалека. Красавица из "нахаловки" в ангарском Майске после школы не попала в студию при иркутском драмтеатре. Правда, ее тут же подхватил Яков Фролов, режиссер черемховского театра. Труппа в маленьком городском театре была к началу 60-х сильной: в ней работали настоящие артисты из невыездных - таких же, как ее мать и отец, на двоих отсидевшие 17 лет; как вся ее репрессированная семья с Западной Украины.

 

Играла сказки, сыграла Сашку в "Барабанщице"; спектакль про строителей Братской ГЭС показали по иркутскому ТВ, за фотогеничную девушку ухватились: "Вот она!". В отпуске после первого театрального сезона она живет в Иркутске, ее обучает на теледиктора легендарный Лев Перминов.

 

"Где моя Лолобриджида?" - потерял ее Фролов.

 

Отпуск кончился - молча ушла с ТВ, в ТЮЗ.

 

Сразу куча ролей, и все - сказки. А в "Заводских ребятах" герой - Витя Егунов: он и вводил ее в спектакль. Бросил семью, бросил театр, уехал в Улан-Удэ, оттуда слал письма: "Уехал из-за тебя".

 

И она - села и уехала в Улан-Удэ. Они станут мужем и женой, родят Наташу, станут звездной семьей, он - народный, она - заслуженная, лидерами иркутской драматической труппы. Но это потом, а пока - Улан-Удэ, ввод в две "шикарные" роли - какая-то венгерская стерва и героиня в "Острове Афродиты" - греческом антифашистском шлягере.

 

Но Вите не понравилось в Улан-Удэ (а ей-то все равно: все - большая ссылка). Звал: "Поехали на биржу!" И с московской актерской биржи, в первый же день, - в Могилев. Театр - копия наш, иркутский, только два яруса, бывшая ставка Николая II. У нее много ролей, мгновенно - такая звезда, что не расскажешь.

 

Обсуждение "Проводов белых ночей" В.Пановой замминистра белорусской культуры начал с ее Нины. Таких влюбленных слов - и от кого? от начальства! - она еще не слышала.

 

Гастроли на потерянной в детстве родине, в Западной Украине, проходили под восторженные крики: "Панасюк! Наша! И гарна же дивчина!". Завалили цветами - и последовало приглашение в столичный театр, в Минск. Но в отпуск поехали в Иркутск: ссыльные родители еще здесь, в "нахаловке".

 

Егунов ее обманул: втихаря написал и в драму, и в ТЮЗ, что возвращается в Иркутск. А Минск?! Да Егунову ничего не надо: любит Иркутск до потери сознания, Иркутск для него - все.

 

Ее же в Иркутске удержало театральное училище: будет работать и будет учиться.

 

Эверт Корсаков, главреж ТЮЗа, припас много ролей для Егунова. А она слушает и думает: "Будешь зайчиков играть всю жизнь...".

 

Выскользнула за дверь, Егунов выскочил следом, глазами сверкает, в первый раз на нее накричал: "Ты что?!" - "Я - в Минск". Он: "Ладно, пошли в драму, к директору".

 

Царство тебе небесное, голубчик Осип Александрович. Волину сказали, что она без образования, а он свое: "Ее одеть, поставить на сцену - пусть стоит, на нее будет ходить зритель, у нее манок есть". И взял; и экзамены в училище сдавала по ролям в театре.

 

Они поселились в легендарном Коммерческом подворье - общежитии театра. Вот где были ее университеты, ее иркутские учителя, вот где она открыла для себя Иркутск и влюбилась в него навсегда!

 

Петя, Петр Иванович Реутский, влюбил ее в свои стихи, и многие остались с нею навсегда.

 

В свой день рождения Петя привел в подворье Вампилова с Пакуловым: молодые, распушили хвосты, состязаются в остроумии. А Витя молчит, молчит, а потом подытожит - и уж его не переюморишь.

 

Она пришлась ко двору просвещенной компании: "Своя баба - Кармен". К ним стали приходить в гости Гена Машкин, Юра Самсонов, Алик Стуков с гитарой. Патриоты Иркутска, люди потрясающе образованные, "Иркутск" у них - через слово, "Байкал", "Ангара" - тоже; еще и патриоты каждый - своей улицы.

 

Читали свои книги, рукописи; Саша Вампилов прочел "Прощание в июне". Она поначалу не поверила, что это - тоже его: ходит, поет, но это? это ведь Чехов! В "Прощании" - вещи, о которых не задумывалась. Золотуев: "Человеку надо дать столько, чтоб не смог отказаться". Остальное - рассказанная история, есть и у других; а вот это - "не взял! и жизнь пропала!" - откуда это у него? Удивлялась: ого, какой парень! Я-то ведь все и всех видела в ссылке, - а он откуда такое знает: не потому "не жил", что отсидел, а потому, что - не верит? Верил бы - все было бы по-другому. Они - вся компания с подворья - стали "родичами" навсегда.

 

С Вампиловым (и, конечно, с режиссером Симановским) -- репетировала Наташу Макарскую в "Старшем сыне". Она - первая Макарская в сценической истории пьесы. "Откуда Макарская? - вспоминает Тамара Ивановна. - Оттуда же, откуда и я сама, - сослана сюда с матерью. Теперь одна, секретарь в суде. Ее никто не знает - как меня, которая для всего Иркутска - балованное дите, вся в любви и ласке".

 

Ее Макарская сначала была в супермини, белом парике. Вампилов отобрал у нее высокие щегольские сапожки Макарской: "Не знаю, каким драматургом прослыву, а вором - точно". Последний разговор с Вампиловым - после утреннего спектакля (ну кому утром интересны мои сложности с героиней?). Он пришел за кулисы: "Тамара, хорошо". - "Ты ведь об этом не писал". - "Откуда ты знаешь, о чем я писал..."

 

Когда молчун Валя Распутин прочитал свои рассказы у них в подворье, она сразу поняла: "Ну, тут, конечно, Саше делать нечего со своими рассказами". В "Касатке" по А.Толстому у актрисы (впервые призналась!) внутренний ритм и походка - распутинские: ее героиня, как он и его герои, все кого-то спасает, кого-то подкармливает.

 

Марк Сергеев со стихами, с книгами о декабристах, с пьесой "Записки княгини Волконской" (Панасюк играла у него Полину Гебль)...

 

С поэтом Славой Филипповым подружились после его газетного разгрома "Грозы" Григория Жезмера, где она - первая в стране - играла Марфу Игнатьевну (не "Кабаниху"!) - молодой и красивой, со своей женской и материнской правдой. Слава вступился за Добролюбова, за "луч света в темном царстве". Она его потом убедила, но спектакль мгновенно закрыли.

 

С незабываемой "Грозой" она переходит к режиссерам своей судьбы. Говорит о Жезмере неожиданное - как об очень закрытом и безумно хорошем, добром человеке. Кто придумал молодую "Кабаниху"? Что придумал Жезмер - большой секрет. Но назначение молодой красавицы на роль - уже решение. Своих "Аристократов" по Н.Погодину Жезмер посвятил репрессированным. Она в своей "зэчке"-героине играла свою маму: о ней, сам того не зная, говорил ей режиссер: "Представь: талантливый, умный человек, которому на время надо подчиниться, перемолчать - для будущего, чтобы выжить. Но иногда, когда невмоготу, - взрывается!". Так она "впрыгнула в характер".

 

Несколько сезонов билеты на "Аристократов" спрашивали от самого памятника Ленину. Нельзя было достать билеты и на "Звезды на утреннем небе" Эдуарда Бутенко по А.Галину. Там ее Анна была невероятно разной, притягательной, трогательной и грубой, когда надо, но никогда не злой. "Злинки" выбрасывать в зал - не дело актера. Она всегда оправдывает своих героинь. Виталий Соломин видел ее Анну - пришел за кулисы в слезах.

 

Она удивительно точно, сама как режиссер, видит особенности почерка любимых режиссеров - Александра Шатрина, Изяслава Борисова, Вячеслава Кокорина, Сергея Болдырева, Артура Офенгейма; хотела бы сыграть у Геннадия Шапошникова, которого ценит высоко.

 

С хорошим режиссером, - а она считает, что ей везет с ними, - обрастаешь биографией героев и уже ни о чем не думаешь, загруженная на репетиции; и по улице идешь, ничего и никого не видя, как сумасшедшая. "Мальчики испортили мне жизнь - и Борисов, и Кокорин, и Болдырев, и Офенгейм". Она у них сыграла Раневскую и Гурмыжскую, Нелли в "Круглом столе под абажуром" В.Арро, Аманду в "Стеклянном зверинце" Т.Уильямса; в "Бульварном романе" Ю.Эдлиса.

 

В последнем она почти сто спектаклей партнерствовала с Виталием Венгером (сейчас они готовятся к съемке фильма-спектакля "Бульварный роман"). С ним работается "в одно касание". И юмора - море, когда это не мешает партнеру. В давнем спектакле про дипломатов они вдвоем готовили бумаги "на подпись послам". Он подает ей "дипзаписку": "Я тебя в кустах малины встретил, на траве прохладной положил, как-то так случилось, не заметил, - я с тобой немножечко пожил". И подпись: "Виталий Есенин". Тут ей пришлось извиниться, отвернуться и покашлять, справляясь со смехом.

 

Егунов в "Обыкновенной истории" по И.Гончарову был Адуевым-младшим, а она - Тофаевой, его возлюбленной. В сцене "обольщения" он все говорил про "отечество" и "долг", а она просила его остаться и - шепотом: "Витя, ну погладь меня по попе". Он не сопротивляется: гладит и - про "отечество" и "долг". Зал валится из кресел. Сам Витя умел такой фортель выдать на сцене! Об этом легенды ходят.

 

Изумительный, гениальный, блистательный партнер Валера Алексеев - Сильва в "Старшем сыне". Великолепен Юра Ицков (теперь оба - народные артисты, один в Омске, другой в Питере). Толя Басин: "Я молчу - он понимает, про что я молчу". Таня Кутихина в "Лесе" - блестящий партнер. "Я думаю: хорошая девочка, но как мне ее отодвинуть от моего юного возлюбленного? Приручить! Приласкать! Зову ее к себе - и на колени к себе посадила! А она - приняла! Растаяла, пожалела, простила тетку-соперницу. И вот из партнерства рождается новая краска в роли; а Кокорин из зала кричит: "Я знаю, что дальше буду на вас ставить!".

 

Пока она искала пьесу для бенефиса, как нельзя кстати выбрал для нее "незаигранного" Островского Шапошников: "Правда - хорошо, а счастье лучше" (постановка А.Ищенко). Ее Мавра Тарасовна - хозяйка купеческого дома - перекликается с Марфой Игнатьевной Кабановой: к обеим она прислушивается, не доверяясь ни театральной традиции, ни молве изнутри пьесы.

 

А в пьесе Моэма она - Китти Чэмпион.

 

Когда-то ушла с другом мужа, кажется, попортила ему (другу) карьеру (не стал премьером). Теперь, через много лет, как-то все разладилось вокруг. Может, и нет на свете той любви, ради которой можно забыть всякий расчет? Полюбила, пожертвовала всем - и что получила? Никто не прощает настоящей любви. Талант любви - вот про что она хочет играть. И рядом - отчаянная молодость, которая, может быть, рискнет вслед за нею бросить все и вспрыгнуть на опасный круг любви.

 

Панасюк сама ее выбрала, свою Китти: "Многие хотели мир перестроить, - а надо думать, кто у нашего гроба плакать будет. Я всю жизнь играла про любовь; хочу и в бенефис - про любовь...".