Будь в курсе
событий театра

«Добро не годится, но да здравствует добро!»

Разработка сайта:ALS-studio

Версия для печатиВерсия для печати
Сценическая судьба пьесы Алексея Толстого «Царь Федор Иоаннович» интересна не меньше, чем само произведение. Около 30 лет на нём лежала печать цензуры. Трагедию, созданную в 1868 году, мало читали и мало комментировали, а уж о постановке речи и быть не могло. Но всё изменилось в 1890, когда любительская труппа из Санкт-Петербурга взяла в работу пьесу Алексея Константиновича и подарила ей сценическую жизнь.
 
На профессиональной сцене «Царя Федора Иоанновича» впервые поставили в 1898 году, в Петербурге, в Малом («Суворинском») театре. Считается, что тогда успех этого спектакля состоялся даже не благодаря достоинствам самого произведения. Всё дело в длительном запрете на его постановку: у публики разыгрался неслабый аппетит к пьесе, которую не выпускали на театральные подмостки.
 
Но главным событием в жизни пьесы «Царь Фёдор Иоаннович» стала ее постановка в Московском художественном театре. Этим спектаклем, собственно, МХТ (в те годы Художественно-общедоступный театр) и открылся. «Удивительная пьеса! Это Бог нам послал её» — так летом 1898 года Немирович-Данченко, один из основателей театра, оценил «Царя Фёдора». Первый спектакль МХТ поражал зрителей своей исторической и бытовой правдой, живостью массовых сцен, смелостью и новизной режиссерских приемов.
 
Известная традиционность драмы непроизвольно подрывалась изнутри оригинальностью концепции героя, а широкий исторический фон открывал перспективы неожиданного построения драматического конфликта. Этими двумя возможностями воспользовался Станиславский, чтобы расширить сферу театрального искусства в лирическом и эпическом направлениях. Углубление психологической правды образа царя Федора и громадный размах народных сцен - вот основа новаторства первой постановки Станиславского на сцене Художественно-общедоступного театра. Важно при этом, что режиссер в лирической бездейственности образа "царя поневоле", как бы поставленного самой историей "над схваткой", обнаруживал живой драматизм, а в эпической созерцательности массовых сцен - почти бунтарское начало.
 
Так переосмысливалась им трагедия А. К. Толстого: «В "Царе Федоре" главное действующее лицо - народ, страдающий народ, - говорил Станиславский... - И страшно добрый, желающий ему добра царь. Но доброта не годится, - вот ощущение от пьесы».
 
В лирическом начале образа царя Федора, в его беспомощности Станиславский обнаруживал начало действенное, драматическое. Молодой актер Иван Москвин довел намерения режиссера до предела. Его "царек-мужичок" потряс зрительный зал какой-то исступленной, звенящей, до суетливости деятельной жаждой добра и справедливости, в которой словно слились вековечные чаяния людей. Театр утверждал "высшую правоту" и стойкость сердечной веры царя Федора и тут же останавливался в трагическом недоумении перед бессилием добра - пусть самого деятельного. "Добро не годится, - как бы говорил он, - но да здравствует добро!"
 
Форма первого спектакля нового театра также была на русской сцене еще невиданной: перед зрителями развернулась жизнь древней Руси во всей своей доподлинности - с низкими сводчатыми потолками, тусклыми слюдяными оконцами, с мигающими свечами и лампадами у темных икон, с высокими шапками и длинными рукавами облачений, с точными музейными вышивками и уникальной утварью. Но эти мейнингенские приемы служили не просто достоверным историческим фоном, не уводили в прошлое: глубокий историзм спектакля подчинялся теме остросовременной, придавал ей эпическую широту. Своды царских хором придавливали людей. Каждый из яркой разнохарактерной толпы обязан был согнуть голову. Не избегал общей участи и царь Федор. Власть, свыше данная ему, его же и губила. Маленький человек беспомощно метался в тесных палатах. Молящие, срывающиеся интонации его высокого дисканта звучали трагически недоуменно: "Боже, за что, за что поставил ты меня царем?!"
 
Так лирическая, человечная мелодия спектакля сливалась с эпической, в которой проступали мотивы исторической неизбежности.
 
Заглавную роль в спектакле сыграл Иван Москвин; Ивана Шуйского играл Василий Лужский, Ирину — Ольга Книппер, Василия Шуйского — Всеволод Мейерхольд.
 
Успех спектакля был так велик, что уже 26 января 1901 года состоялось юбилейное, сотое, его представление, а роль царя Фёдора в дальнейшем стала коронной для актёров трагического амплуа и в то же время пробным камнем, наряду с трагическими образами Шекспира.
 
Спектакль не сходил со сцены театра на протяжении полувека, став такой же «визитной карточкой» МХАТа, как чеховская «Чайка»; после Москвина, с 1935 года, царя Фёдора играл Николай Хмелёв, а с 1940 года — Борис Добронравов, умерший в 1949 году на сцене во время исполнения этой роли, не доиграв финальную сцену.
 
На фоне выдающейся постановки Художественного театра и образов, созданных великими актёрами МХАТа, многие театры долгое время не отваживались обращаться к этой трагедии. Но в Иркутском академическом драматическом театре им. Н.П. Охлопкова «Царя» ставили неоднократно. И всегда спектакль имел успех у зрителей.
 
Так и сегодня охлопцовцы вновь обратились к этой пьесе Толстого, чтобы переосмыслить события тех лет в контексте современности. Премьера спектакля «Царь Федор Иоаннович» намечена на 20 марта 2018 года.
20.02.2018