Деревья — большие, коричневые, ветви у них, как картонные руки на шарнирах, сгибаются, означая, наверное, перемену в настроении людей на сцене. Внизу — ширмы в занавесках, вверх идет по широкой дуге шикарная лестница, по ней с видимым усилием вверх и вниз передвигается пожилая дама. Даму жалко.
 

И старика, поддерживающего даму, жалко: у них дочь погибла в автокатастрофе. А еще внук за границей погиб. Специально нанятые артисты изображают погибшего, да еще и с невестой: они ожили, чтоб старушку не убить совсем с горя. У всех, кто принимает участие в этом трогательном розыгрыше, нет собственных мотивов, нет индивидуальных характеров, нет, упаси бог, никакого намека на внутреннюю театральную независимость от горестной ситуации. Совсем как в зале, обливающемся слезами: здесь перед нами сама жизнь, как в любимых сериалах, где человек — листок на ветру. Куда ветер, туда и судьба.
 

А внук и на самом деле не погиб. Является откровенный гангстер, все при нем: и прикид, и очки, и шляпа; хочет выбросить стариков из дома. А картонные деревья, наверное, спилит злодей, не даст им умереть стоя. Но никто не хочет настоящего внука: он плохой. Его прогнали, да жаль, старушка догадалась и все-таки, наверное, этого не перенесет. Трагедия, в самом деле. И все так понятно.
 

Вот он, секрет успеха: театр пусть не заносится перед зрителем, а остается на его уровне. Режиссер умер в артисте, и оба они умерли в зрителе. Завидная стойкость: «деревья умирают стоя», под аплодисменты.
 

Полный зал и полный успех: публике нравится. Чего и вам желаю.

Добрый человек из Иркутска

Малая сцена идет режиссеру Геннадию Шапошникову. Второй (после «Чулимска») Вампилов у него на Камерной сцене — и второе попадание. В «Старшем сыне» по-настоящему, трогательно и по-разному, каждый в своей правде, — живут добрые люди.
 

Серия настоящих актерских удач.
 

Это Бусыгин (Василий Конев). Шалопай со случайным попутчиком, проводили девушек в предместье и влипли: уехать не на чем. Цепочка случайностей — и вот они греются в добром доме. Но этот Бусыгин пришел сюда не пустой и не совсем случайно. Я вижу, как он слышит всех, с кем встретился, как по отдельности и по-настоящему внимателен всегда. В этом парне прочитывается сильная закваска настоящего человека.
 

Вот Васенька (В. Дробинков). Его любовь к соседке Наташе, много старшей, так неподдельна, искренна, сильна, деятельна, и с этим чувством перед нами — растущий характер. В финале все правильно, они вместе: ни обстоятельства, ни разница в возрасте (в конце концов, возраст — не более чем театральная условность) — тут не властны. Самый теплый момент у Наташи (С. Светлакова) — когда она, как приговоренная к счастью, жмется к Васеньке. Из-за такого Васеньки, что редко в «Старшем сыне», эта героиня — не безликая «Макарская», но — судьба хорошего человека.
 

Вот Сильва (Алексей (I) Орлов). Этот шалопай с гитарой подкупает своим артистизмом, живой реакцией, часто импровизацией (ничего не пропускает из мелких сценических случайностей — и с предметом, и с самочувствием партнеров). Его, как водится, прогоняют после пожара, — но впечатление такое, что это человечек небезнадежный, и для него дом Сарафановых бесследно не пройдет. Тоже редкое впечатление от Сильвы на сцене.
 

Вот Нина (Надежда Савина). Сыграть, не прикидываясь, любовь с первого взгляда — и вопреки обстоятельствам (рискованный мотив промелькивает в ее физической тяге к старшему брату) — для этого нужны мера, такт и искренность; все при ней.
 

А бедному Кудимову (А. Чернов) не повезло, как только может не повезти по правде (в театре). Жизнь, она скорее протащит крепкую пару, у которой прекрасные перспективы, мимо случайных бусыгиных. А за Кудимовым, убедительно, динамично сыгранным, Нине и впрямь «по жизни» было бы надежно. Без сюрпризов, но надежно. Режиссер дал ему классную мизансцену: ему уходить, а салат сам приготовил и торт сам купил. Вот он и поедает продукт азартно и с пользой, не отвлекаясь на сарафановские сантименты. Эпизод этот — иронический привет Э. Някрошюсу (так ел перед дуэлью барон Тузенбах — В. Багдонас); здесь мизансцена броско работает на характер Кудимова. Эх, пожалеет еще Нина, что упустила такого едока.
 

И вот, старший в этой молодой компании — Сарафанов (Николай Дубаков). Его доброта — природная, прочная, она и сентиментальности не убоится, и в оправдании не нуждается. Ему и композитором не обязательно быть. Когда в финале звучит неожиданно громкая, с напористой «жизнеутверждающей» медью мелодия — как бы осуществленная сарафоновская «вещь», — это, пожалуй, во всей на редкость точной звуковой партитуре спектакля единственное необязательное место. Он и без опоры в каком бы то ни было внешнем «успехе» живет хорошо, правильно, этот Сарафанов, добрый человек из Иркутска.
 

А дом живет своей жизнью. Там, на втором этаже, появляются в четырех окнах соседи. Небезобидные, со своими заморочками, но каждый в своей правде и в своем праве.
 

Словом, на этот раз Г. Шапошникову хватило внимания ко всем актерам, к их собственной природе, к их возможностям. И актеры ожили, и Вампилов откликнулся с явным сочувствием, — что с ним нечасто бывает.