Что шепчет совесть по ночам
Разработка сайта:ALS-studio
К 60-летию Великой Победы на афише Иркутского академического драматического театра имени Н.П. Охлопкова прибавятся два названия: «А завтра была война» Б. Васильева и «Мой бедный Марат» А. Арбузова. В начальной стадии репетиций и состоялся этот разговор с постановщиком пьесы А. Арбузова, заслуженным артистом России Геннадием Гущиным. Но речь шла не только о будущем спектакле.
- Даже не спрашиваю, Геннадий Степанович, о причине выбора из массива пьес военной тематики именно этой камерной, вроде бы, истории времён ленинградской блокады. Вас занимает поле битвы прежде всего внутри человека?
- Мы потому и репетируем на камерной сцене. Там, буквально в шаге от зрителя, не столько слова важны, больше даже мимика означает: каждый жест, взгляд, просто вскинутые ресницы. Чтобы нельзя было оторвать глаз, столкнувшись с предельной искренностью. Но блокада — только завязка: голод и холод сроднили трёх персонажей, когда им было по 17-18 лет. Потом у каждого порознь была своя война, что-то в них изменившая и заставившая Лику знакомиться с Маратом и Леонидиком как бы заново. А их встреча спустя ещё тринадцать лет окончательно расставляет все точки над 1 в этом любовном треугольнике... Вы правы, после нескончаемых сериалов с горами трупов и потоками крови, которые не трогают и не задевают, добавляя разве что жестокости и равнодушия, я ещё больше утверждаюсь во мнении, что искусство должно заниматься душой человека. Смотреть телевизор стало просто невозможно! Впечатление такое, что идет сознательное оскотинивание народа, педалируют в людях какие-то животные страсти. Водораздел где? Высокое искусство оперирует эмоциями, а массовое — инстинктами.
- Тем труднее достучаться до сегодняшнего зрителя. Ведь и сами исполнители — из другого, мирного времени. Сумеют ли они проникнуться ролевым материалом настолько, чтобы арбузовские герои нашли живой отклик публики?
- Сомнения, если честно, большие. Очень. Совершенно же иной состав руды, из которой «выплавлены» люди тех и нынешних лет. Недавно прочитал у поэта-фронтовика:
Вы в беседе так о нас
скажите:
Правильное было поколение!
Самооценка точная. О них-то мы это скажем, а о себе? У актёров задача и психологическая, и техническая очень трудная. Эмоции надо уметь профессионально транслировать. Но мне кажется, взаимоотношения людей актуальны всегда. Ведь война, блокада — это только предлагаемые обстоятельства, в которых открывается человек, проявляется его характер. Мы же сейчас тоже живём в экстремальной ситуации. Со всех сторон окружает если не впрямую голод, то духовный голод — точно. Неужели совсем до края надо нас опустить, чтобы мы наконец вошли в сознание и поняли, что, только поддерживая друг друга под локоток, как герои в этой пьесе, мы можем сохранить себя? Вместо этого мы разъединяемся всё больше.
- Художники наделены особой интуицией. Это сейсмографы, ощущающие подспудные тектонические движения. Нет у вас, Геннадий Степанович, чувства, что начинаем это осознавать?
- Есть, есть такое. Могу, конечно, ошибиться в своих ощущениях, но действительно движение от края пропасти стало намечаться. Это, знаете, вот как человек устал вдруг всего бояться, протест какой-то родился и подтолкнул к действию: да сколько же можно, я человек или кто?! То есть эмоциональный толчок всё равно нужен, он мне кажется гораздо важнее, чем холодная рассудительность. Это не значит взять дубину и пойти что-то громить. Мы должны что-то изменить в себе и по-другому начать жить.
- Начни с себя?
- Только с себя! Я же и спектакль для чего делаю? Насмеяться, наплакаться, разбередить нутро в себе и в артистах. И подключить потом зрителей, выверяя реакцию публики.
- Случайно, не в связи ли с этим побывали нынче в Москве?
Связь есть, но совсем иного рода. Наш спонсор, который финансирует уже вторую нашу постановку, сочтя удачным опыт сотрудничества при выпуске спектакля «Тот, кто получает пощёчины» Л. Андреева, одобрил идею пригласить в Иркутск режиссёра-педагога. Чтобы в процессе работы над новым спектаклем повторить с актёрами «азбуку» в плане задачи, сверхзадачи и т.д. И в Москве я советовался с Галиной Волчек, кого можно пригласить. Лично моя корысть — это поработать с инте ресным режиссёром и самом) сыграть у него. Никакой дру гой выгоды не имею.
- А спектакли в столице удалось посмотреть?
- В тех спектаклях модных режиссёров, которые я видел очень много для глаза и абсолютно мало для души. Это такой шоу-бизнес в театрах: яркость во всём, богатое оформление, актёры великолепно технически оснащены — поют ,пляшут. Но той традиции русского театра, чтобы ты испытал потрясение, ощутил сердечное волнение, — этого, к сожалению, не происходит. Всё больше склонны развлекать, кто кого в этом превзойдёт, кто хлеще выдумает. Галина Борисовна, когда я своим впечатлением поделился, в знак солидарности добавила: «Представляете, современная режиссура даже репетирует с мобильным телефоном! Зазвонит он — да-да, сейчас бегу... В следующую антрепризу или ещё куда-то». В такой суете как можно что-то серьёзное сотворить? Режиссёры, признанные теперь классиками — тот же Товстоногов, Додин, по 2-3 года вынашивали замысел. Да год репетировали! Сейчас откуда взяться шедеврам? Художник Иванов писал своего Христа 25 лет. Невозможно Гамлета сыграть за 25 репетиций.
- Отсюда напрашивается мысль об ответственности художника...
- А как же. Читали недавнее интервью Александра Сокурова? Было бы проще, размышляет он, если бы Ленин, Гитлер, Сталин были дьяволами. Но они были людьми. Есть противостояние Бога и человека внутри человека. И дословно: «И нет той низшей границы, куда не мог бы пасть человек. Но и нет той высоты, на которую он не смог бы подняться. Для искусства поэтому всё более существенным становится вопрос ответственности личности». Мало того. Любое энергетическое воздействие на человека — это ответственность. Психотерапевт Кашпировский многих покалечил, хотя, возможно, кому-то и помог.
Что такое театр? Это ведь прежде всего психологическое воздействие на зрителя.. Можно, посмотрев спектакль, выйти с прекрасным настроением, даже не сознавая, что это результат общения со сценическим произведением. Прямо жить хочется, птички поют, все люди вокруг кажутся красивыми и добрыми! А можно выйти угнетённым. Причём режиссёр, сам того не желая, может поставить спектакль так, что от него тошно всем становится. И вот об ответственности: мы-то должны работать на сцене так, чтобы, результат был созидательный. Человеку надо помогать оставаться человеком, а не подталкивать его негативной энергетикой к разрушению.
У сатирика про наши дни верно подмечено: «Я смотрю, не только люди — даже звери озверели!» Вдалбливают на каждом шагу какие-то непонятные для меня вот лично ценности. Всё через призму рубля или доллара, а совесть вроде что-то эфемерное, её можно задвинуть или найти другой угол зрения на неё. Сейчас, работая над пьесой, я всё время возвращаюсь к этому: нравственно-религиозное чувство держало наш народ, эти корни его питали. И в войну не только ведь заградотряды существовали — сознательно люди жертвовали собой! И кусок хлеба другому отдавали, и спичку последнюю. И под танки бросались, и на таран в небе шли. То и другое — подвиги духа.
- Почему же теперь человек так податлив на агрессию, а не на добро? Почему слабо сопротивляется процессу расчеловечивания? Легко позволяет манипулировать собой?
- Можно коротко ответить стихом Инны Лиснянской: «От земли до неба дальше, чем от неба до земли». Вниз всегда проще, чем вверх. Вот я убежден, что люди, занимающиеся театром, живописью, музыкой, должны верить в облагораживающую возможность искусства. Испачкал руки — человек их моет, многие занимаются культурой тела, физически его развивают. Но душу тоже надо периодически отмывать, она точно так же шлакуется. Копотью покрывается! Так вот наша задача, наверно, этот шлак помогать отдирать, копоть счищать. У меня третий день не выходит из головы случай. В центре Иркутска мама гуляла с 6-летним ребёнком, и на него рухнула сосулька. Охранники из ближнего офиса, представьте, отказались даже вызвать «скорую помощь». Ни жертвы, ни подвига от них не требовалось. Нормальные с виду люди, но что же у них внутри-то?! Как прикажете театру говорить с такими о чести, достоинстве, милосердии? Всё подвергнуто осмеянию, ничего святого, считайте, не осталось.
- То есть вы не ощущаете себя мессией, чтобы звать за собой?
- Да Боже упаси! Когда я разбираюсь в. поступках персонажей того же Алексея Арбузова, то вижу путь спасения и убеждаюсь, что смысл-то жизни—в способности и готовности чем-то жертвовать для близких. В повседневности об этом забываешь. Судя по музыкальным пристрастиям, я, наверно, скорее пессимист. Скажем, я очень люблю Гию Канчели слушать, у него трагическое мировосприятие, почему мне и Альфред Шнитке нравится — что-то в них перекликается с моим отношением к жизни, не слишком радостным. С другой стороны, я и оптимист. Мой оптимизм в чём: я понимаю, что надо сберечь свою душу. И собственные мои усилия, они никому не видимы, меня радуют. Как и то, что мы всё ещё вгрызаемся в себя, ищем ответы.