Драмтеатр им. Н.П. Охлопкова закрывает свой 175-й театральный сезон постановкой “Валентин и Валентина” по пьесе классика отечественной литературы Михаила Рощина. Написанная в 1970 году, она уже вошла в золотой фонд российской драматургии.

История любви двух молодых людей, ещё не ощутивших жизнь сполна, но зато вкусивших в полной мере восхитительное чувство, напомнит зрителям о первой любви, юности, первых сложностях, которые кажутся непреодолимыми, и первых принятых решениях. Так что же, любить нельзя расстаться? На этот вопрос постарается ответить актёр, режиссёр, основатель и художественный руководитель Московского драматического театра «АпАРТе», постановщик спектакля “Валентин и Валентина” Андрей  Любимов.

– Андрей Геннадьевич, 175-й театральный сезон в охлопковском заканчивается премьерой на вечную тему. Сюжет в какой-то степени шекспировский, и, конечно, не секрет, что все в этом мире делается во имя любви, ради любви или даже вопреки любви. Почему именно эта постановка? Что вас привлекло в этом произведении?

– Конечно, это история современных Ромео и Джульетты. Но то, что в мире все делается во имя любви, ради любви или даже вопреки любви – вопрос, мне кажется, спорный. Современное сознание, с моей точки зрения, мало размышляет об этих чувствах, скажем так, мало руководимо ими. Если привязанность, влюблённость в человеке является базой, то убеждён, что глубокое чувство необходимо в себе воспитывать.

Так вот “Валентин и Валентина” – спектакль про то, как найти и как разбудить это ощущение любви в себе. Потому что оно постепенно уходит из массового сознания. Я бы даже сказал, что сейчас люди боятся или стесняются произносить слово “любовь”. Это как в анекдоте: “Я тебя типа того…. Люблю!” А в ответ: “Да та же байда”. Это то, о чем надо говорить, потому что, если мы это уберём из словарного запаса, конечно, обеднеем.

Для меня это спектакль о глубоком чувстве, который напомнит всем, - и зрителям, и актёрам, – что есть любовь. Ведь артисты в процессе работы над ним также должны это чувство в себе разбудить.

– Меняли ли вы что-то в оригинальном тексте, чтобы подчеркнуть современное звучание? Если да, то что и почему?

– Мы пытаемся избежать слов, которые бы отсылали ко времени. Хочется, чтобы зрители, услышав какие-то фразы, не говорили о том, что сейчас так не выражаются. Хотелось бы, чтобы этот спектакль был больше притчей, поэтому пытаемся “процедить” текст.

– Как вы подходили к раскрытию образов Валентина и Валентины? На ваш взгляд, важнее в их истории  романтика или драма? Или одна без другой жить не может?

– Вы сами прекрасно ответили на свой вопрос. (Смеётся). Конечно! Ведь где инь, там и янь. Одного без другого не бывает. По большому счёту,  в конце спектакля многоточие, нет хеппи- энда, но есть открытый конец, чтобы зрители сами решили, чем закончится история.

Это же, как в анекдоте про Толстого и Чехова, когда Антон Павлович смотрел, как Лев Николаевич писал один за другим длинные романы, и в какой-то момент тоже решил попробовать. Написал, начал редактировать, пока не осталась фраза:  “Они любили друг друга, женились и были несчастливы”.

– Михаил Рощин в своей пьесе говорит: «Любовь – это когда ничего не стыдно, ничего не страшно, понимаете? Когда тебя не подведут, не предадут. Когда верят. Когда хотят быть лучше, жить чище». А для вас любовь – это…?

– Знаете, в этом смысле я люблю слова в их исконном значении. Антон Павлович Чехов сказал: “Жена есть жена, любовь есть любовь”. Любое слово – это прожитое слово, поэтому нельзя вот так просто на этот вопрос ответить. Это - то самое интимное, имеющее для каждого своё значение. Поэтому если я сейчас скажу, что такое любовь, я солгу. Мне в данном случае близко высказывание древнекитайского философа Лао-цзы: “Говорящий не знает, знающий – не говорит”.

– Родители в пьесе часто воспринимаются как антагонисты. Но так ли это?  Ведь у них своя правда. Они пытаются уберечь детей от разочарований, не понимая, что душат их своей гиперопекой и что дети имеют право совершать собственные ошибки и взрослеть. А вы как считаете?

– Я предпочитаю ставить спектакли про хороших людей. И родители - это те люди, которые руководствуются высшими материями. У них есть высокая миссия: спасти своих детей. Я вообще полностью оправдываю их действия, несмотря на то, что они говорят и делают жестокие вещи. Это же, как у Шекспира: “Из жалости я должен быть жесток”. И в данном случае возможна только хирургия, а не терапия и гомеопатия.

– Интересно, что 174-й сезон в Иркутском драматическом театре открылся вашей постановкой “Двенадцать стульев”, а 175-й завершается также вашей постановкой “Валентин и Валентина”. Как будто есть какой-то знак в этом. Вы вообще верите в знаки? Верите в то, что случайности не случайны?

– Вопрос сложный… Давайте так. Я согласен с Александром Сергеевичем Пушкиным:

“О, сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух,
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И случай, бог изобретатель”.

Поэтому я верю и в знаки, и в то, что случайности не случайны.

– Что для Вас легче – работать режиссёром или воплощать образы на сцене в качестве актёра?

– Одно другому не мешает. И актёрская деятельность, и режиссура доставляют мне удовольствие. Ведь ты вступаешь в диалог с хорошими собеседниками, будь то, к примеру, Антон Павлович (Чехов) или Федор Михайлович (Достоевский). Когда приступаю к работе, всегда задаюсь вопросом, а чему я сам смогу удивиться? Если я что-то открываю для себя, то это показатель.

– С кем интереснее создавать спектакль – с заслуженными, опытными артистами или с исключительно молодой труппой?

– И с теми, и с другими. Это всегда по-разному, но всегда здорово. Но одно остаётся неизменным:  интереснее всего работать с увлечёнными, я бы сказал, с теми, у кого большая степень увлечённости жизнью.

– Кому спектакль “Валентин и Валентина” будет особенно интересен?

– Уверен, что тем, кто задаётся вопросами: “Что такое любовь? Есть ли она?”