Народная артистка России Наталия Королева -- о театре и о себе

Вот история для газеты, специализирующейся на самой что ни на есть светской жизни: она -- народная артистка России, голубоглазая блондинка, чья внешность и сегодня достойна и сцены, и фотосессий, завершающихся завидным результатом; он -- директор театра, драматического и к тому же академического, один из лучших руководителей театрального дела в России… Вместе они -- давняя семейная пара, в которой есть и дети, и внуки. Хотя фамилии носят разные: Наталия Васильевна Королева, Анатолий Андреевич Стрельцов. Время -- канун ее юбилея, преддверие ее бенефиса… Потому главная героиня сегодняшней публикации -- все-таки она…

Место же действия, уточняем, -- сцена Иркутского драматического академического театра имени Н.П.Охлопкова. Точнее, в данный момент -- гримерка… Это чуть позже, 5 апреля, она выйдет под свет софитов, чтобы сыграть свой бенефисный спектакль, и ее будут называть чудаковатой старушкой, которая оказывается мудрее многих персонажей спектакля «Дорогая Памела». Причем мудрость эта будет ненавязчивой и тонкой, потому что она, актриса Королева, обожает свою Памелу, ее жизнелюбие и веру в человека.

И сколько же раз она выходила на эту сцену!.. Сколько раз переживала чужие страхи и страсти, радости и драмы, плакала и смеялась, а потом, взявшись за руки с другими, такими же, как она, артистами, своими партнерами, выходила на поклоны к публике, которая аплодировала, аплодировала… И в этом -- ее жизнь, ее судьба…

-- Наталия Васильевна, о чем еще может мечтать женщина? Вы стали актрисой, о чем грезит, наверное, каждая девочка со школьной скамьи, причем актрисой признанной. Вы счастливая жена, мать и бабушка. С другой стороны, работа-то не такая уж легкая, это только кажется, что все у артистов легко, красиво и путь усыпан розами. Это -- труд, каждодневное проживание чужих судеб и чужих проблем -- своих-то мало, оказывается! Как вы себя ощущаете на этой своей дороге?

-- Я люблю эту профессию, посвятила и подчинила ей всю свою жизнь. Представляете, больше сорока лет на сцене! Вначале -- летишь по жизни, хочется больше ролей и играешь очень много; потом они забываются, потому что память избирательна, и есть роли, которые как пришли, так и ушли. Но есть роли, которые очень помогают жить.

Я сегодня как раз много думала об этом. Потому что это настоящие глубинные роли. Не то чтобы ты этого не знал -- может, и знал, но на этом не зацикливаешься, потому что в обыденности на это не хватает времени. А такие роли, как Голда в «Поминальной молитве» или распутинская старуха в «Последнем сроке», -- как они учат жить, как они заставляют задуматься обо всем! И о профессии, и о судьбе, о своих детях, о взаимоотношениях с близкими людьми и с чужими…

Как хочется стать лучше после соприкосновения с этими героинями! Такой и Тимирева у меня была в «Звезде адмирала»… Я играла уже старую Тимиреву, которая за два года любви к Колчаку заплатила тридцатью годами лагерей. Она для меня стала примером мужества женщины, не потерявшей ни жизнелюбия, ни оптимизма… Она прожила после Колчака еще полвека, и ведь прожила достойно, как держалась… Такие женские подвиги учат жить по-настоящему, учат какой-то мудрости… Я их люблю и очень этим дорожу.

-- Вы не устаете от чужих судеб?

-- Сейчас я, кажется, «наигралась» -- не гонюсь за числом ролей, и не надо мне их много, но -- профессия-то наша публичная, и сцена -- она хоть на метр, но поднята над зрительным залом, и на нее нужно не просто выйти -- с этой трибуны надо ЧТО-ТО СКАЗАТЬ зрителю. Значит, надо иметь что сказать и жить так, чтобы душа не скудела, чтоб горячо там было…

-- Какие персонажи вам ближе, из последнего ряда? Ближе по жизни? Ну, Голда, конечно…

-- Голда -- это вообще чудо какое-то, иначе сказать не могу. А так… Можно вспомнить и «Женитьбу» гоголевскую, где я играла Агафью Тихоновну. Она вроде бы и наивная, но так я ее любила!

-- Она -- трогательная…

-- Она трогательная -- потому что я, без лишней скромности, ей эту трогательность намеренно придала: я ее жалела, я видела, что в ней есть все, чтобы стать настоящей матерью, настоящей женой -- верной, преданной. То есть те женские судьбы, где есть глубокий драматургический материал, -- они мне и дороги. Вообще, я люблю характерные роли. А вот Коробочка из «Мертвых душ» -- она в меня не попала, хотя играю я с удовольствием, в основном из-за того, что там такой красивый язык. Встреча с Гоголем хороша, но сказать, что она меня в душе где-то зацепила, -- нет, не могу.

-- Может, потому, что это образ-маска, носитель одной гипертрофированной черты?

-- Наверное. Он же хотел показать, что Манилов -- мечтатель, Плюшкин -- скряга… Я пыталась наделить Коробочку дополнительными чертами, но для той, гоголевской, ситуации это не имело значения.

-- Для бенефиса вы сами выбирали спектакль?

-- Так сложилось… Потому что «Последний срок», скажем, который мы сейчас репетируем, -- это не праздничный, не бенефисный спектакль. И из последних ролей самое интересное для меня -- «Памела». Я от этой роли поначалу тоже отнекивалась, а теперь она мне очень дорога.

Но с другой стороны, встретиться с таким материалом, как повесть Распутина, -- это тоже и удача, и настоящий подарок. Я настолько восхищена! Когда-то читала эту повесть, но не могу сказать, чтобы она вот так прямо жила во мне. А сейчас вижу, что весь наш постановочный коллектив влюблен в материал, все влюблены в свои роли. Не знаю, каким все это будет по результату, но сам процесс… Изначально мы взяли инсценировку МХАТа, потом вернулись ближе к повести… И сейчас в основном идем от текста.

-- Валентин Распутин не участвует в этом процессе?

-- Он сейчас в Москве, но на премьеру мы его ждем, волнуемся… А я еще раз говорю: там столько правды, что это в полном соответствии с текстом даже невозможно сыграть, можно предложить только свою версию. Применительно к распутинской прозе я могу сказать, что правда жизни сильнее правды искусства, и переиграть жизнь невозможно.

-- Язык распутинских героев сильно отличается от языка современного жителя города, каковой вы и являетесь. Трудно было переучиваться, чтобы говорить по-деревенски?

-- Постоянно учусь этому, контролирую себя… Я наблюдала в жизни много старух, потом, когда жила на севере, в Архангельске, мы работали над трилогией Федора Абрамова -- там свой говор, и мы овладевали тем языком… И здесь -- старорусский язык ангарских деревень, такой тоже не везде услышишь. Сейчас и вовсе говорят по-другому, а распутинские старухи уже ушли, их нет в живых…

И конечно, мне пригодились мои жизненные наблюдения. Я вообще потрясена тем, что Распутин написал это, будучи таким молодым по возрасту человеком.

-- Очевидно, тоже наблюдал подобное в жизни. Но язык -- это одно; другое дело, что сама тема остается актуальной.

-- Тема -- вечная. Отношения сейчас еще хуже, еще острее, во всяком случае -- все звучит очень современно. Мы в спектакле не акцентируем внимание на приметах, скажем, семидесятых, потому убрали упоминания о ценах, о деньгах того времени, -- это могло быть когда угодно. Это вечная история, у нас она вообще складывается как притча. История о том, насколько нам неинтересны наши родители, наши старики. Нам некогда ими заниматься. Мы их любим, но больше -- так, на словах, а времени на них все равно не хватает. И старики об этом знают, не хотят быть в тягость своим детям, им стыдно. Но ведь каждый из нас когда-то станет таким же стариком или старухой… И потому мы репетируем, а у самих комок в горле.

Так что в этом сезоне моя главная работа, которая доставляет мне удовольствие, -- это моя старуха Анна. Эта роль требует большого труда, но в этом и счастье…

Наталия Васильевна много говорит и о своей педагогической работе, которой она занимается больше десяти лет. С некоторыми своими недавними студентами она теперь встречается не в аудитории, а на сцене, в том же спектакле «Живи и помни», не говоря уж о самых первых выпусках, где учились Милена Гурова, Надежда Анганзорова, Артем Довгополый… Последний же курс почти в полном составе пришел в труппу театра, и многие молодые актеры так интересно заявляют о себе… Ей, как педагогу, интересно следить за ними, за их ростом, развитием. Опыт нарабатывается, и порой юное дарование она может распознать с первого взгляда, хотя сознает, как ответственно отвечать за молодые судьбы…

-- Хочу вернуться с театральных высот на грешную землю. Быть женщиной и быть актрисой, совмещать свое природное предназначение и предназначение таланта -- это трудно? Ведь работа требует углубленного проникновения в материал, а при этом существуют домашние обязанности жены, матери, бабушки…

-- Особой проблемы я не вижу… Во-первых, много значит, что мы с мужем работаем в одном месте. А во-вторых, у меня нет такого, чтобы я чего-то не успела дома. Я люблю просыпаться и вставать очень рано, все дела переделываю еще до репетиции; люблю, чтобы у мужа всегда были чистые рубашки, все отглажено, чтобы у него был завтрак… Он же донской казак, у них так принято. И в семье это устоялось: утром жена кормит мужа завтраком, не иначе. А я по темпераменту скорая, быстрая, люблю свою дачу, обожаю возиться с землей, а теперь у меня взрослый внук, а недавно родилась и внучка… Успеваю понянчиться, успеваю на репетицию… И мне жаль будет, если я потеряю эту свою скорость, свою реактивность. В этом мы с мужем одинаковы, никогда не ждем друг друга, не испытываем терпение друг друга, оттого и не ссоримся по мелочам, что так разъедает отношения.

-- Банальный вопрос, но он всплывает: каково быть женой директора, как нынче модно говорить -- «первой леди театра»? Домыслы, слухи, положение на виду -- это все накладывает какую-то дополнительную ответственность?

-- Накладывает, хотя в этом смысле коллектив у нас благополучный, доброжелательный. У меня ровные отношения со всеми, стараюсь вести себя деликатно, не влезать в чужие разговоры… Многое узнаю последней, даже если кто-то с кем-то поженился или разошелся.

Когда я погружена в работу, я обо всем забываю. Это на досуге, сидя в зале, я помню, что на меня могут как-то определенно смотреть, но в работе, как и в быту, не придаю этому никакого значения. Спасает, наверное, то, что все добывалось своим трудом. Наверное, можно за счет мужа получить одну-две роли, но не постоянно же. В коллективе бы этого не простили. А я репетирую -- и чувствую, как ко мне относятся. Я уважаю коллег, уважаю мнение режиссера, понимая, что как актриса должна быть настроена на режиссерскую волну, идти с ним в ногу, иначе спектакля не будет.

-- То есть вы принимаете тот факт, что актер -- подчиненная профессия, что актеры не могут и не должны каждый тянуть в свою сторону?

-- Конечно. Во-первых, от режиссера идет общий замысел спектакля. А во-вторых, как говорил режиссер Изяслав Борисов, с которым я тоже работала, актер -- как корабль: за годы работы обрастает ракушками штампов, стереотипов, от которых надо уметь избавляться. И сдирать эти штампы помогают и режиссер, и ты сам, и твои коллеги, и даже студенты, молодые актеры, пока еще этих штампов лишенные.

Мы очень здорово работали с режиссером Артуром Офенгеймом -- профессионалом очень хорошего образования и хорошего уровня. Интересно -- с режиссером Шапошниковым, с которым были запоминающиеся и дорогие для меня роли… То есть если оглянуться назад -- есть что вспомнить. И сегодня работать интересно, а что касается бенефиса -- такого у меня в жизни еще не было. Чтобы в день своего рождения сыграть бенефисный спектакль для зала, в котором самые близкие люди -- родные, друзья, коллеги…

-- Что ж, пусть этот день станет для вас счастливым и запоминающимся. А потом -- новые роли, новые и прежние спектакли, словом -- ваш театр.