Мне как зрителю повезло: я много раз видел народного артиста Виталия Венгера на сцене, начиная с того самого 1950 года, когда он приехал в Иркутск по окончании Московского театрального училища имени Бориса Щукина (я был тогда иркутским школьником). Могу, не сходя с места, назвать, пожалуй, сотню воссозданных им ролей. Последнее время мастер по нездоровью не выходит на подмостки. Но вот новая с ним встреча – о Венгере сняли фильм. Кажется, это первый фильм, снятый об иркутском театральном актёре за многие десятилетия. Но ведь и Венгер – один-единственный. Хороших актёров было и есть в Иркутске много, но Венгер – один.

В Иркутске всегда было много хороших актёров. Есть они и сейчас. Но Венгер выделяется среди всех. Неуёмной энергией. Ядерной заряжённостью. Мощью выразительных средств. По молодости я не соображал, в чём тут дело. А потом, когда поближе приобщился к театру, понял, в чём секрет: в актёре Венгере течёт вахтанговская кровь, и это отличает его от остальных. В книге «Птицы небесные» Виталий Константинович формулирует принципы вахтанговской школы. Театр как праздник. Романтическая приподнятость. Заразительность. Обаяние. Темперамент. Юмор. Артистизм. Чувство стиля. Вкус.

«Столичный актёр в провинциальном городе» – это диагноз режиссёра Изяслава Борисова. «Всё всегда вершилось вокруг этой личности, вокруг этого небожителя. Когда на сцене Венгер, праздник всегда заполняет зал. Присутствие Венгера изменило провинциальный Иркутск, сделало его празднично-столичным. Я бесконечно счастлив, что работал с Венгером» – это вердикт режиссёра Вячеслава Кокорина.

Этот фильм – как песня, как стихотворение. В нём много строк, строф, мотивов, мелодий. В 58 минут уместилась прожитая в искусстве жизнь. Снятых более или менее ловко (а иногда и неловко) интервью с актёрами (да и с неактёрами – с кем угодно) полно. В массовидном варианте это сляпано как-то на ходу, небрежно, без сердечного подключения, без внутреннего трепета... Тут – другое. Фильм назвали «Виля». Так зовут Венгера друзья, близкие. И ленту сделали друзья. По душевной потребности. По неостановимому внутреннему зову. И снято это совсем не на ходу, не между делами. Это плод годового творческого содружества иркутян и новосибирцев: сценариста Сергея Захаряна, кинооператоров Евгения Корзуна и Антона Коломийца, редактора Арнольда Харитонова, мастера по монтажу Александра Новикова. Режиссёр Изяслав Борисов сегодня живёт и работает на Оби, когда-то он был главным режиссёром Иркутского драмтеатра и знает об актёре Венгере не с чужих слов. Известный фотохудожник Александр Князев разрешил использовать для фильма свой бездонный фотоархив. И ещё множество людей так или иначе с разных сторон причастны к созданию этого фильма. Работа была неспокойной, как всякое подлинно творческое дело. Вздорили, конфликтовали, мирились и снова с головой кидались в омут творческого поиска. И счастливо выплыли.

Джазовый выплеск. Седой ударник с азартом, с драйвом бьёт в барабан. Что это? Может быть, это ритм жизни Венгера, всегда взволнованный, стремительный? Танцуют немолодые люди. Парами. По старинке. Воспоминание? Погружение в былое? Всё это подлежит любому истолкованию – как зрителю заблагорассудится. Но эмоциональный заряд авторами фильма задан. Он уже в нас попал. На смену приходит щемящая лирическая мелодия. Плывут кадры старого Иркутска. А в другой момент это московский пейзаж (в столице родился герой киноповествования). Эти два лейтмотива проходят через всю ленту, скрепляя её композиционный строй, задавая настроение, атмосферу.

Но стержень снятого и поведанного, сквозное действие (употребим театральный термин) – это прерываемый вставками и отступлениями монолог актёра. В первые мгновения он молчит. Но это молчание что золото. Где-то вдалеке невнятно, так, что можно разобрать лишь обрывки фраз, слышен голос, очевидно, режиссёра, дающего установку артисту, что он хочет от него слышать, о чём следует поведать. А в кадре – Венгер. Молчащий. Но красноречивее слов говорят его глаза, мимика, поворот головы. Он подключается к процессу – озадачивается, заряжается, настраивается. Замечательный фрагмент, прекрасно снятый кинооператором Евгением Корзуном. Запечатлён человек, от которого невозможно оторвать взгляда.

А говорит Венгер прекрасно – как Артист, как Мастер, как чудесный Рассказчик. Он словно заново проживает то, о чём рассказывает. Не только говорит, но думает. Рассказ сопровождает то, что Станиславский называл кинолентой видений. «Картинки», возникающие на внутреннем экране рассказчика, передаются нам, зрителям. Каждый его рассказ – драгоценная изюминка. То с юмором, то с лирическим настроем, то с горечью, то с первозданным любовным порывом.

О поступлении в Щукинское училище он рассказывает так, словно это было вчера. «Волк и ягнёнок», – объявляет абитуриент басню, которую собирается читать. И от волнения неожиданно для себя добавляет: «На псарне». Приёмная комиссия заходится от хохота. Как ни странно, это помогает установлению живого контакта чтеца и слушателей. Ректор Захава начинает подыгрывать Венгеру. Все ещё больше веселятся. Абитуриент уже не волнуется, а чувствует себя так, словно что-то изображает перед сверстниками в своём дворе в переулке на Сретенке. Успех. Венгер становится студентом знаменитого училища.

История не столь уж необычная. Всё дело в том, как об этом рассказывает Венгер. Рассказывает Собеседник, от которого ни глаз, ни ушей не оторвать. И резюме: «Я родился дважды: на Сретенке и в Щуке. А в Иркутске – как человек и как актёр».

А как изумителен рассказ о первой встрече на концерте в филармонии с прекрасной Эльзой – «Джокондой в красном платье». Вмиг «всё преобразилось в этой деревне». Она стала его любовью, музой, подругой, спутницей всей жизни. Да, наверное, и магнитом, который задержал Венгера в Иркутске.

А вот и Его Величество Театр собственной персоной. Артист вспоминает о рождении образа татарского паренька Муссы Валиева, который на войне объяснялся в любви белорусской девушке. И акцент, и слова из пьесы обсосаны, но всё чего-то не хватает. Выручила предложенная Венгером песенка. Мало того, он сам подыгрывал себе на губной гармошке. (Отец его играл по слуху на шести инструментах, что-то передалось и сыну). Венгер воспроизводит эпизод с песенкой и губной гармошкой перед кинокамерой. Это отсвет давнего спектакля, но такой живой и чудесный. Режиссёр Изяслав Борисов читает страничку о Венгере из своей книги «Фрагменты». О том, каким артист становится неконтактным, раздражительным, недоступным в дни перед премьерой, когда идут последние репетиции, – перед родами. От отчаяния режиссёр говорит артисту: «Замучил ты меня. Я сошью твоё чучело и сожгу его перед Домом правительства!». Но после этих слов актёр выдаёт на подмостках такое, что режиссёр прощает ему всё и объясняется ему в любви навсегда. Таков он, Венгер.

Из песни слова не выкинешь. «Жизнь актёра складывается и из горечи». И Венгер вспоминает о пустом сезоне, без единой роли, даже эпизодической. А режиссёр плакал, объясняясь с актёром, что он не знает, какую роль ему предложить. Пришлось даже подумывать о переезде, против желания, в другой город. Всё было. ... Фильм документальный, но это художественное явление. Со своей поэтикой, фактурой, интонацией, композицией. Есть в театре драгоценное понятие – атмосфера. Венгер несёт атмосферу в себе. Он несёт её в спектаклях, создавая всегда мощное атмосферное биополе. Он создаёт атмосферу и в фильме, обволакивая нас потоком обаяния, притягательности, исповеднической нотой. Кто-то из великих, вспоминает Венгер, сказал: «Жизнь – проигранная игра». И продолжает: «Но игра стоит свеч. Человек играет, когда он человек. И он человек, когда он играет».

А что сегодня? Артист признаётся, что он и сейчас живёт своими ролями: «Уже не отличить сценическое от житейского. Роли словно правят твоей жизнью. Они напоминают о себе постоянно, будят по ночам, стоят посреди дороги, перебегают улицу...». Фильм «Виля» помогает нам ощутить, что так оно и есть. ... В заключение звучит стихотворение Анатолия Кобенкова, его проникновенно, в тон ленте, читает Изяслав Борисов:

Разве дело в печали, которой я жив,
или даже в мотиве, которым я стар,
или в том, что я песенке сердцем служил,
а она убежала, от сердца устав...
И не в том эта боль, что прибилась ко мне,
и не в том, что могла бы прибиться к тебе,
а, наверное, в том, что в иной стороне
и с иной стороны я не стал бы иным...