Он, народный артист России, лауреат Государственной премии, обладатель национальной театральной премии «Золотая маска», почетный гражданин Иркутска, вот уже три года не выходит на подмостки академического драматического театра им. Н.П. Охлопкова. Но его Тевье-молочник из «Поминальной молитвы» до сих пор тащит телегу. Его Лир по-прежнему произносит монологи шекспировской трагедии и играет несуществующие мизансцены. Его герой пьесы на двоих «Бульварный роман» отчего-то напрочь забывает текст. Сцена не отпускает даже во сне.

– Встретиться? Буду рад. Какая квартира? Номер пять. Вернее, больничная палата. Хорошо, что не шесть – Чехова, надеюсь, читал? В женском отделении моя жена Эльза Павловна. В мужском – ваш покорный слуга. Не перепутаешь! – с присущим только ему юмором на грани самоиронии приглашает меня в гости Виталий Константинович Венгер.

...«Профнепригодность» – такой вердикт вынесла ему приемная комиссия студии при столичном камерном театре Александра Таирова. И не кто-нибудь, а сама Алиса Коонен.

– Папа, а что такое профнепригодность? – спросил Виля (так зовут-величают его близкие друзья) своего отца, Константина Венгера.

– Не валяй дурака, горе-лицедей! Поступай, как я тебе советовал, в Морское торговое училище в Ленинграде. Юнга. Бороздить моря и океаны – чем не романтика?

Виталий Венгер, втайне мечтавший стать клоуном, внимательно слушал отца. Но не услышал...

В то утро понедельника, 3 июля 2006 года, ничто не предвещало драмы. Как всегда, со своей обожаемой собакой Степкой пошел прогуляться на залив. Вернулся, решил позавтракать. Причем в прихожей, вместе с четвероногим другом. Животное своенравное, не может питаться в одиночестве. Вот и составил компанию. А потом... Неожиданно тарелка выпала из рук. Решил ее поднять. Не смог. Правая рука и нога как не свои. Онемели. Вызвали дочь Наташу. Доставили в больницу. В приемном покое он прождал три часа, прежде чем его перевели... в реанимацию. Первые дни даже дар речи потерял. Все в тумане. А потом, когда наконец дошло, – слезы. Прощай, театр!

– Стать драматическим актером? Нет, такого греха на заре туманного детства за собой не замечал, – рассказывает Виталий Венгер. – Театр. Представь себе, я лет до

15 вообще не задумывался, что это за заведение такое? Если не считать, что моя мама, Лидия Дмитриевна, устраивала домашние спектакли. Ставила стулья, изображавшие салон автобуса, а меня садила за руль, вернее, за кастрюлю с манкой, которую я, водитель, должен был съесть. Только в этом случае моя машина пройдет воображаемый маршрут. Так что склонность к игре, перевоплощению я, по-видимому, впитал не с молоком матери – с кашей.

«Вербер, Вергер, простите, Венгер», – от зажима он не смог членораздельно выговорить свою фамилию перед комиссией Щукинского училища, во главе которой восседал легендарный ректор Борис Захава, а еще Цицилия Мансурова и прочие великие. Хотя, ему, 17-летнему, эти имена ни о чем не говорили.

«Волк и ягненок». И почему-то, вероятно, от мандража, добавил: «На псарне». Такой неожиданный синтез классической басни Крылова заинтересовал не только комиссию, но и всех присутствовавших в зале. А потом началось. Экзаменуемый вообразил Захаву ягненком, себя – волком. Завязался диалог. Захава, поначалу подыгравший будущему народному артисту, от его напора как-то вжался в кресло, а Виталий продолжал гнуть свою линию, чем окончательно «убил» всех.

«А может быть, вам прозу Тургенева почитать – «Мы еще повоюем»? Или стихи О. Шелли «К мужьям Англии»?» – бросил вызов комиссии вконец обнаглевший абитуриент.

– Достаточно. Свободны! – сказал еще не пришедший в себя от роли ягненка Борис Захава.

«Провал», – подумает про себя Виля. И, к своему изумлению, пройдет и первый, и второй, и третий туры. Наконец, он студент знаменитой «Щуки»!

Лично мне повезло больше, чем Борису Захаве. Я услышал не только фрагменты басни, но и прозу Тургенева, и стихи

О. Шелли. Дома. Когда беседовал с Виталием Венгером тет-а-тет. Между прочим, со времени приема в «Щуку» прошло 65 лет.

– Мой кореш и сокурсник Миша Ульянов это наша сила, знамя и оружие, – говорит Виталий Венгер. – Дело не только в том, что в студенческие годы он на каждой первомайской или ноябрьской демонстрации нес транспарант с символом Щукинского училища (а это верная примета, что он уже актер театра им. Вахтангова). Ульянов был безусловным лидером. Как он пахал! Вот что значит крестьянская сибирская закваска! Отгадай с трех раз, что делают студенты в день стипендии? Мы обычно шли на огонек к своим «однополчанам» в ГИТИс. Миша же считал это пустым времяпрепровождением. Сколько его помню, он все время работал. До и после занятий что-то постоянно конспектировал, самостоятельно занимался тренингом. Правда, однажды Сереге Евлахишвили удалось его уломать: «Слушай, дорогой, неужели тебе не любопытно пообщаться с дочерью вождя всех времен и народов Светланой Сталиной?» Несгибаемый, неистовый Ульянов наконец сломался и вместе с нами, ватагой щукинцев, пошел на вечеринку в МГИМО. Правда, вел себя скромно. Как, собственно, и все мы. Не могу похвастаться, что я танцевал страстное танго и пил на брудершафт со Светланой. Пойди я на столь безрассудный поступок, еще неизвестно, состоялось ли бы наше с тобой рандеву.

– Говорят, что после окончания училища вас художественный руководитель театра им. Вахтангова Рубен Симонов не взял под свое крыло только потому, что боялся: Венгер может нарушить субординацию – переиграть всех!

– Ты хочешь потешить мое самолюбие? Нет, конечно, приятно слышать лестные байки в свой адрес. Но они далеки от истины. Спасибо судьбе – в Иркутске я, как говорят на современном слэнге, оказался в шоколаде. Крамова, Терентьев, Лещев, Руккер, Харченко, Серебряков, Тишин… Выходил на сцену в одной обойме с академиками, могиканами, которые могли дать фору многим столичным актерам! А все благодаря им, незабвенным: главному режиссеру Иркутского драматического театра Виктору Головничеру, директору Осипу Волину, приехавшим в столицу посмотреть, чем дышат выпускники «Щуки», и выбравшим меня. И я, коренной москвич, смутно представляя, на какой планете находится этот город, пустился в авантюру.

– Длиною в 60 лет...

– Я держал паузу, нет, не «мхатовскую». Уже в довольно зрелом возрасте, устав от простоев в театре, решил вернуться в столицу. Не для того, чтобы погулять по родной Сретенке – той самой улице, по которой разбитые в пух и прах войска Наполеона покидали Москву. А чтобы выйти на сцену Театра сатиры.

– Папанов, Миронов, Ширвиндт, Мишулин... Что ни фамилия – имя!

– Ты намекаешь, не затерялся ли я на этом «звездном» небосклоне? Не знаю. Да, в премьерах не ходил, но при этом никакого комплекса неполноценности не испытывал – играл много. Жил, правда, в общаге на старом Арбате, но меня этот «комфорт» не пугал. А напротив, между прочим, в семикомнатной квартире обосновался… Кто бы ты думал? Знаменитый полярник, контр-адмирал, дважды Герой Советского Союза легендарный Иван Папанин. Но об этом я узнал позже, когда в один из прекрасных дней в мою комнату заглянул этакий пожилой седенький человечек небольшого ростика: «Извините, как ваша фамилия?» – «Венгер.» – «Очень приятно, товарищ Бендер, не одолжите соли?» – и протягивает спичечный коробок. Я, еще не ведая, что передо мной сам Папанин, про себя подумал: «Неужели вот оно мое будущее, и мне когда-нибудь придется ходить к соседям со спичечным коробком за солью?» Мы подружились. Я бывал у него дома... А потом... Узнав, что жена в больнице и ей предстоит операция, не раздумывая, взял билет обратно в Иркутск. Захожу в палату, вижу, как Эльза в ожидании своего суженого наводит красоту, и понимаю: назад дороги нет. Так завершилась моя столичная одиссея, продолжавшаяся год и восемь месяцев.

– Дважды вошли в одну и ту же реку?

– Суждено ли выплыть? Первое время моей болезни, конечно, была апатия, безысходность, тоска. Но никогда за все время трехлетней эпопеи под названием «Певец вне сцены» даже и мысли не возникло наложить на себя руки, тем более что правая неважно работает. Стал этаким лесковским Левшой – на портативной пишущей машинке одним средним пальцем «наковырял» книгу «Птицы небесные». Мой ученик, «охлопковец», заслуженный артист России, известный шоумен Яша Воронов как-то позвонил и в присущем нам духе не без подначки говорит: «Константинович, может быть, тебе помочь – одним пальцем левой руки дров наколоть»? Кому-то неискушенному, далекому от нашей актерской среды это, на первый взгляд, «неприличное» предложение показалось бы неэтичным, кощунственным. Но он-то знал, кому звонил – учителю, товарищу по оружию, не потерявшему чувства юмора. С чем-чем, а расстаться с ним – заметь, я не Воронова имею в виду, а чувство юмора – поверь, мне уже не грозит. Такой вот я неисправимый оптимист.

– Если вспомнить про режиссеров, открывших актера Венгера?..

– Открыть можно шампанское, коньяк, виски, водку, пиво, вино, наконец, если под руками есть штопор... Назвать одного-двух не могу. Не потому, что остальные обидятся на мою забывчивость – а с памятью, как ты убедился, у меня все в порядке, – но когда сыграно более трехсот ролей, сложно выбрать... Впрочем, давай попробуем: мой репетитор Юрий Черноволенко. Леонид Шихматов – с легкой руки этого выдающегося педагога я прикоснулся к актерской профессии в «Щуке». Если про Иркутск, то как у вас с местом в газете – войдут ли все? Головничер, Куликовский, Табачников, Шатрин... Александр Терентьев, который подошел ко мне и сказал: «Виля, ты, конечно, замечательный острохарактерный актер, но давай на время оставим в покое твои наклеенные уши, хромоту, грим. Попробуем безо всяких аксессуаров сыграть любовь. Есть такая пьеса на двоих – «Варшавская мелодия». В Вахтанговском ее играют Михаил Ульянов и Юлия Борисова. Я не собираюсь устраивать соревнования с Москвой, просто хочу, чтобы ты вместе с Капитолиной Мыльниковой исполнил эту полную драматизма мелодию на иркутской сцене.

– Лично я слышал, видел. Могу спустя годы мысленно вам поаплодировать. Говорят, Венгер в роли Виктора начисто переиграл своего друга Ульянова...

– Я не собирался вступать в заочный спор с Михаилом. Я настраивал себя на «сопротивление материала». Эксцентрик – и вдруг лирический герой... А «Воспоминание» режиссера Вячеслава Кокорина? Опять любовь. С той лишь разницей, что в пьесе Зорина обстоятельства нас разлучают, а в пьесе Арбузова разлучник – мой персонаж. С Кокориным я всегда разговаривал на одном языке: Островский, Гоголь, Чехов, Ибсен. В этих пьесах классиков я, прости, не выходил на сцену с репликой «Кушать подано!»

– В «Поминальной молитве» Олега Пермякова, «Короле Лире» Геннадия Шапошникова, подозреваю, тоже?

– Мне нравится ход твоих мыслей... Не скажу, что я был во всем согласен с ними, но сыграть трагических героев – Тевье-молочника и Лира – это подарок судьбы!

– Которая не очень-то благосклонна к вам отнеслась на заре туманной зрелости?

– Ты приходи ко мне просто-запросто, когда тебе стукнет столько же, сколько мне – 81 год. Тогда и поговорим. Я тебе по секрету скажу: знаешь, что греет душу? Я на 129 лет моложе... Пушкина.