Будь в курсе
событий театра

Вера и правда Людмилы Слабуновой

Разработка сайта:ALS-studio

Версия для печатиВерсия для печати
Состоялся бенефис заслуженной артистки России Людмилы Слабуновой в Иркутском академическом театре драмы им. Н.П. Охлопкова: спектакль по пьесе «Деревья умирают стоя» Алехандро Кассоны. Выбор не удивителен: характерные роли – любимое амплуа актрисы. Впечатляет Игра – именно так, с большой буквы. Не многим дано так искренне и правдиво жить, как она играет.
 
Кажется, за многие годы на российской сцене этот испанский шлягер набрал такую известность, что и пересказывать сюжет неловко. Но все же кратко: у благородной Бабушки (Людмила Слабунова) 20 лет назад пропал беспутный внук, печаль совсем ее измучила, и Дед в последнее время утешает ее самодельными письмами «из Канады»: с внуком, оказывается, все хорошо. Теперь воодушевленная Бабушка ждет встречи с внуком, и положение безвыходное: внук-то на самом деле сгинул! И тут может помочь только театр: утешительная контора с наемными артистами. «Внук» с «женой» приедут-таки навестить Бабушку на пару дней между своими важными канадскими делами. Все хорошо, Бабушка счастлива, но тут появляется настоящий внук – бессердечная сволочь, и милый розыгрыш заканчивается трагедией. Бабушка не вынесет неисправимого злодейства внука.
 
Можно удивиться зрителю, который верен «Деревьям» в Иркутске, как везде. Можно вздохнуть о другом, лучшем выборе театра, если бы… Если бы в центре спектакля не была Людмила Слабунова – актриса поразительной, детской органики, абсолютной веры в любые сценические обстоятельства, с готовностью идущая навстречу любым предложениям режиссеров 40 лет на иркутской, а до этого еще 15 лет на разных российских и украинских сценах.
 
Режиссеры могут ошибаться в чем угодно, но всех режиссеров в судьбе Людмилы Слабуновой, кажется, объединяет уверенность в ней – как в талисмане веры и правды. Большая ли, маленькая роль, но, по моим примерным подсчетам, в среднем четыре-пять предложений за сезон она имеет всю жизнь. Помножьте пять (ну пусть четыре!) на 55 лет стажа – и считайте сами, в скольких названиях выходила (и продолжает выходить, находясь в отличной форме) актриса. Значит – актриса незаменимая.
 
Сама она статистики не ведет: этим занимался – да и то с пропусками для совсем крохотных эпизодов – незабвенный Александр Берман, однокурсник по харьковскому театральному институту, муж до золотой свадьбы и дальше, партнер до своего недавнего ухода, заслуженный артист России.
 
Бабушка в испанских «Деревьях» продолжила длинную вереницу бабушек, которых она – прирожденная характерная актриса – играла еще в школьной самодеятельности.
 
– Я почувствовала ее очень близко. Не знаю, как у них в Испании, а я сужу по-русски: упустили ребенка. Груз вины на мне. Стали отказывать ноги, хожу с палочкой. Но вот дети приехали – какое счастье! И куда девалась болезнь: ноги живые, палочка не нужна. Теперь, если придется, можно счастливо помирать. Мальчик меня простил! А когда появился настоящий внук – я физически не могу переступить ногами: я, артистка Слабунова, а не бабушка. Ничего человеческого в нем нет. (Слишком немилосерден к Внуку драматург. Впрочем, дай он ему человеческую правду, это была бы другая пьеса. – Авт.) Жить не смогу дальше: моя вина во всем. Но новым своим детям (артистам-обманщикам! А она их уже усыновила! – Авт.) надо помочь.
 
За предыдущий свой бенефис – тоже Бабушку, Софью Ивановну в «Пока она умирала» Надежды Птушкиной – актриса благодарна режиссеру Сергею Болдыреву. Спектакль шел в Иркутске девять сезонов – с 1998 года. Тетрадку с ролью, неимоверно зачитанную, с загнутыми, замахрившимися, осыпающимися страницами я осторожно подержал в руках.
 
Успех рождественской сказке может обеспечить только одно – чтобы в центре немыслимой до приторности истории оказался актер, наделенный самой неподдельной, самой наивной, самой детской верой. Таким необходимым спектаклю человеком стала Людмила Слабунова – Софья Ивановна, Бабушка. Вот она – наивная старушка в инвалидном кресле. Это ее грандиозная вера заказала вереницу невозможных чудес – и как им теперь не сбыться? Она тоже, как в «Деревьях», помирать собралась. Но поживет – новогодний день, который принесет ее одинокой старой деве-дочери мужа-дочку-внука; а потом, глядишь, и год-два-пять… да долго еще и счастливо! Зал смеется, слыша о театральной, теперь уже совсем не настоящей смерти.
 
Зрители к птушкинской Бабушке возвращались по многу раз. И билетеры признавались: «Бросаем все – и смотрим, и смотрим».
 
– Не из-за меня только! Компания была хорошая, особенно Тамара Панасюк в роли дочки моей. И тон был высокий, небытовой, который получался у Болдырева. И спектакль наш ценили выше, чем очень неплохой фильм. Говорили, что вот – люди хорошие, оказывается, есть – и, может быть, еще всем станет хорошо.
 
Ей предлагали героинь – она предпочитала дуэний и служанок
 
Начинался театр Слабуновой с дипломных спектаклей в Харькове. Затем Люду с Сашей (а всего семь человек с курса) пригласил к себе в Донецк (тогда – Сталино) режиссер, которого она с особой любовью вспоминает – Николай Смирнов. Правда, поначалу распределение получилось у них раздельное: Александра Бермана сманили в харьковский цирк, в «разговорную» пару (вроде Тарапуньки-Штепселя). Через две недели – звонок: «Забери меня отсюда!» Что-то придумали («Пусть мама позвонит, что ты ногу сломала»), перетряслись страшно («Распределение-то обязательное, посадят! 1954 год, время неласковое»).
 
Саша, вечный серьезный ребенок, красавец на роли героев плаща и шпаги: «Как можно жить в цирке – они даже газет не читают!» Он во всех театрах был герой. А она – молодая, стройная, чемпионка по фехтованию. При этом – уже шлейф комических старух. А в Донецке у Николая Смирнова Джульетте – 60 лет. Стал он из Людмилы Слабуновой делать героиню, начиная с Кати в симоновской «Истории одной любви». Она не хотела героинь: куда руки деть? Он говорил: «Учись, пригодится».
 
И пригодилось много позже – когда героини и старухи сошлись (как в «Деревьях», как в «Дальше – тишина», где они работали – редкость! – вместе с Берманом).
 
Но изначально она тянулась к ролям комическим, характерным («Цыганка Аза», «Ой, не ходи, Грицю, тай на вечерницю»). Театр в Донецке был как раз по ней – музыкально-драматический. Служанки, дуэньи: это – ее. В «Дон Сезаре де Базане» она была Маритана на седьмом месяце беременности в платье на каркасе весом 16 кг. Пляшет, поет, «дала петуха» – критикесса из Москвы вскинулась: что такое? Потом смеялась и охала.
 
На роду написано
 
Старухи и русско-украинский юмор на роду ей написаны. Фамилия отца – Слабун – от крепостного прозвания. Половина Слабунов была сослана на Урал. Они были мастерами – столярами и сапожниками, мастерили знатные брички. Она у отца кое-чему научилась – в войну сама обувь себе чинила. Раз с театром ехали на гастроли и по симферопольской дороге увидели указатель: деревня Слабунивка. Смеялись: богачка, целое село! А так всех поразбросало, что она только одного Слабуна встречала – в бутафорском цеху театра. И он Слабунов не встречал.
 
Дед по маме был сиротой-побирушкой. Из милости дворня его подобрала, вырос слугой у помещиков. Когда раскулачивали (он так во флигеле и жил) – его загребли: «помещиков сын!» – и повели в Чугуев расстреливать. В расстрельной тройке оказался земляк: «Так он же батрак, а не помещик». И деда отпустили. Дочка его вышла замуж за Тараса Слабуна в январе 1924 года и все потом переживала: «Ленин умер, а мы – жениться».
 
Города – театры – роли
 
Александр Берман с начала 1940-х восемь лет прослужил в пограничных войсках, сначала в Маньчжурии, затем на Сахалине. Потом компенсировал эту свою молодую неволю переездами из театра в театр: хотелось мир посмотреть. И она за ним – пока в Иркутске не остановились. После Донецка – Харьков, потом Красноярск, Архангельск, Симферополь, снова Красноярск, Кемерово (Клара в «Дурочке» Лопе де Веги и Малахова в «Совести», очень идейная особа; Селия Пичем в «Трехгрошовой опере»; Агафья Тихоновна в «Свои люди – сочтемся»).
 
Потом – Владивосток, 16 ролей за четыре сезона. В сказке «Про солдата и змею» – успех и награда. Княгиня Белова в «Сергее Лазо» («Отрицательный персонаж, но чувствую себя хорошо, потому что всегда верю в то, что отстаивает моя героиня»). Тогда было принято ставить оценки за игру, так у нее – одни пятерки.
 
Потом – Иркутск. Одною из первых была старуха Бусыжиха в «Следах на земле» («столетняя», значилось у забытого автора) – первая премия за лучшую женскую роль. Тут разгулялась фантазия: специальным пластиком сделала себе беззубый рот, горбиться научилась, притягивая коленки к шее на репетиции. На спектакле – фурор, партнерша огорчалась: как такое переиграть? Режиссер Александр Терентьев защищал: со мной согласовано!
 
В «Аристократах» Николая Погодина (реж. Борис Райкин) она была Нюркой: сидит себе на нарах, разбирается в рваных шнурках – а что ей, арестантке, до тех, кто внизу? Так все внимание было на этом ее этюде, пришлось смягчать, чтобы спектакль дальше шел.
 
В «Деньгах для Марии» (реж. Григорий Жезмер) она играла жену зоотехника. Но там у нее была дублерша; а в день премьеры пришлось вводиться вместо заболевшей актрисы на роль Степаниды. Мгновенный ввод, автор против, она учит текст, трясется. После спектакля Валентин Распутин расписался в программке: «Никогда не думал, что такое возможно».
 
В «Гнезде глухаря» на гастролях в Калуге ее (и Наталью Коляканову, сейчас знаменитую киноартистку) выделил автор пьесы Виктор Розов. Виталий Венгер, партнер, народный артист и большой каламбурист, разразился телеграммой: «Я познакомиться был рад вдвойне – смотрел на Вас из зала. Талант Ваш – драгоценный клад – игра мне Ваша подсказала. Теперь в Москве шепчу сквозь слезы: «Вы мне понравились». Ваш Розов».
 
О ее старой няньке Марине в выдающемся «Дяде Ване» Вячеслава Кокорина я вспоминаю постоянно и с некоторой даже опаской. Такая правда в этой устойчивости жизни, такая приятная и в чем-то жестокая невозмутимость после всех этих стенаний, беготни с пистолетом, явного крушения надежд: «Давно я, грешница, лапши не ела». Все многомысленное чеховедение начинает пошатываться, когда видишь эту Марину («морскую»! странноватое, не правда ли, имя для русской крепостной?). Все уйдет под воду и не вспомнится. А старая нянька с вечным своим вязаньем – останется. И рядом с нею – милый приживал с обломовским именем Илья Ильич (акт. Виталий Сидорченко).
 
В Миронихе («Последний срок» по Валентину Распутину, режиссер Геннадий Шапошников), которую она играет сегодня, я вижу развитие Марины: здесь это естественная, негромкая, укорененная в природе, счастливая, здоровая, бессмертная сила. Бессмертная, хоть обе они со старухой Анной (акт. Наталия Королева) – на самом краешке жизни. Но со смертью ничего не кончается в жизни, ими одухотворенной.
 
И никого она не виноватит:
 
Анна: А чего дети тебе не пишут?
 
Мирониха: Ага, до утра спать не укладывались, цельную газету мне написали, читать буду.
 
О главном
 
Людмила Слабунова любит партнерствовать с Королевой, особенно ценит в ней – как в себе – характерную актрису. Любит на сцене Кулакову, Егунова, Панасюк, Венгера; Братенкова, Шинкаренко. И про всех других – понимает и говорит хорошо.
 
И театр ее любит, и что-то важное про себя при ней понимает: это так видно было на бенефисе.
 
– Я себя не так давно поймала вот на чем: несправедливость, зло встретятся – так во мне первое вспыхивает не злость, не обвинение, а недоумение и жалость: несчастный, зачем он так? А ведь в молодости была резкой: «да – да, нет – нет», и страдала из-за этого. И в партии состояла, и председателем профкома в театре была. Мои старухи переделали меня.
 
С возрастом, с опытом Марины и Миронихи становится все более ясно: ситуации разные – в жизни, на сцене, в одной пьесе, в другой, с одним или другим режиссером; но поверх всего этого есть что-то главное. Это фирменный стиль Людмилы Слабуновой: детская вера и несуетная правда.
Автор: 
Сергей Захарян
06.11.2009