При знакомстве с иркутским актером Виталием Сидорченко трудно поверить, что ему недавно исполнилось 80. И в этом нет грубой лести. Наш собеседник бодро поднимается по крутой лестнице Иркутского драмтеатра на верхний этаж, вставляет ключ в замок и приглашает нас в музей, созданию которого он посвятил столько сил, времени. Да что там, душу посвятил. «Прикипел» к этому театру, в музей вложил весь свой энтузиазм. Это сейчас новому смотрителю музея даже официальная зарплата положена, а раньше речь шла об общественной нагрузке. За каждым экспонатом здесь — история. В том числе и личная. Как нашел, как сохранил, как выяснял детали, по крупицам собирал имена, даты, факты… Во время интервью, вновь оказавшись рядом со своими «сокровищами», Виталий Петрович увлеченно делится с нами тем, что ему удалось «раскопать» в архивах, книгах, личных беседах с очевидцами событий.

 

Программки, афиши, подвыцвевшие документы, театральный реквизит с налетом времени, черно-белые фотокарточки… Со снимков на посетителей музея Иркутского драматического театра смотрят томные столичные ак-трисы, блиставшие полтора столетия назад. Продвигаемся вперед, и цар-ский период сменяется советским. Дамы в роскошных платьях уступают место тем, кто представлял зрителю не только классику, но и пьесы «ново-го времени», подкрепляющие идеологию Страны советов. Здесь, в музее, мы встречаемся взглядом с узнаваемыми людьми, которые оставили свой след в истории иркутского театра, и не только. Леонид Броневой, молодой Саша Вампилов… и сам Виталий Сидорченко, которого фотограф выхва-тил объективом то в одной, то в другой роли. А нынешний Виталий Петрович — живой, настоящий, эмоциональный — тем временем проводит для нас экскурсию. По музею и собственной жизни.

 

«Представьте, как артисты к нам на гастроли из столицы ездили в первые годы существования театра. Это же пять тысяч верст от Москвы. На теле-гах больше месяца добирались. Сколько переправ по дороге приходилось преодолевать. К тому же разбойники на тракте промышляли. А еще сама Екатерина как-то просила губернатора, чтобы он с артистами на обратном пути чаю прислал из Китая. Нашел я такое упоминание…»

 

«Лиза Горева. Очень красивая актриса была. Столичная, богатая. Когда у нас бывала, на извозчике к театру подъезжала (в ту пору вообще зазорно артистам было пешком ходить, последний пятак, но тратили на извозчика). Так вот Горева еще заставляла капельдинеров выходить, ковер перед ней расстилать. В договоре это прописано. Капельдинеры по краям ковра вы-стаивались в ряд, а она, как королева, гордо по дорожке проходила в театр…»

 

Наш экскурсовод детально обрисовывает атмосферу, старается раскрасить характерными эмоциями, переживаниями свой рассказ. В определенный момент зарисовки из театральной жизни плавно перетекают в истории, главным героем которых, а может просто сторонним, но очень вниматель-ным наблюдателем был сам Виталий Сидорченко.

 

«В армии я попал в топографический отряд. Мы стояли в Еврейской авто-номной области, станция Бира. А летом нас посылали в поле, на первом году службы это была Камчатка. Я служил водителем при штабе, возил главного офицера. Тот постоянно контролировал. Сегодня едем 200 км в одну сторону, завтра — в другую. Своего рода экскурсия по Камчатке по-лучается… А красная рыба? На ее добыче и переработке работали вербованные. Разных людей со всей страны собирали — женщин, мужиков, многие, как говорят, «из неблагополучных». Почти как у Горького «На дне», в ночлежке. Это такой опыт жизни для меня. Там и пьют, и дерутся, и чего только не насмотришься…»

 

«А когда в ТЮЗе я начинал играть, то в моду как раз вошли ВИА. А при театре всегда был оркестр для детских сказок. Я в свою очередь на «семи-струнке» умел играть. В общем, справил себе гитару, и мы с парнями сде-лали ансамбль. Я думаю, первый в городе. Мы играли танцы в ТЮЗе. Это 1963 год был. Музыка, девушки, молодость…»

 

Эпизод за эпизодом Виталий Петрович погружает нас в воспоминания. Три часа пролетают незаметно. Пару раз за это время наш собеседник по-вторяет фразу: «Я же по натуре коллекционер». И очевидно, что коллекци-онирует он не только предметы. Кажется, что где-то актер сохраняет для себя подмеченные образы, их интересные черты, манеру говорить, смот-реть, чудить, пьянеть, в конце концов… И потом, играя роль, Виталий Сидоченко как будто достает все это и примеряет — как костюмы, как яркие аксессуары — к тому или иному герою. Ему есть из чего выбирать. Он много читал, много видел, много где побывал, судьба — по работе или в домашней атмосфере за столом — сводила его с интереснейшими людьми. Сейчас актер говорит, что, возможно, не все шансы, не все знакомства ис-пользовал. Знал уважаемых режиссеров, мог бы зацепиться в Москве. Но и здесь, на иркутской земле, его жизнь была насыщенной и увлекательной. Коллекция его воспоминаний, наверное, даже в разы ценнее, чем многие музейные экспозиции и архивы… Этого хватит еще на одну книгу. Первые две Виталий Сидорченко посвятил истории Иркутского драмтеатра. Сей-час есть задумка сделать что-то вроде подборки актерских баек. Энергии для воплощения задуманного автору не занимать, выкроить бы еще сво-бодное время. Он и в 80 лет — в центре событий и до сих пор выходит на сцену.

 

 

— Вы правы. В люди я уехал в 14 лет из города Нижнеудинска, где окон-чил школу, семилетку. Было это в 1952 году. После войны всего семь лет прошло. Непростое время. Знали и голод, и холод. У мамы моей было 4 класса образование, отец на войне погиб. Мы с матерью посоветовались и решили: мне надо куда-то поступить. В Нижнеудинске в ремесленное (же-лезнодорожное) училище меня не взяли: слишком мал, а там через два года надо было уже кочегаром или помощником машиниста работать. В итоге подходящий техникум нашелся в Ангарске, «новом социалистиче-ском городе». Так я въехал в цивилизацию. Это были, как говорил Алексей Максимович (Пешков/Горький — прим. ред.), мои первые горькие университеты. Жил в общежитии. Моих ровесников всего четыре человека, остальные вокруг взрослые люди — 18-20-25 лет, многие уже после ар-мии. И вот в этом нужно было как-то «сохраниться», выучиться.

 

Мне в тот момент очень помогли книги. Знаете, там, где моя мама работа-ла телефонисткой, она еще заведовала общественной библиотекой. Я отту-да потихоньку читал. И потом в техникуме тоже читал. И сейчас у меня огромная библиотека. В общем, я выучился, повзрослел, мастером на за-воде поработал, и в 19 лет меня забрали в армию. После службы снова в Ангарск на производство вернулся.

 

 

— Когда меня на актерство потянуло? Так это еще в армии было. Там я подался в художественную часть (снова смеется). Не слышали такую байку про Бориса Ливанова? «Борис Николаевич, зайдите в художественную часть! — Ужас! Как художественное целое не может зайти в художественную часть?»

 

Но вернемся к армии. Я в самодеятельности участвовал, миниатюры пока-зывал, на гитаре играл, пел. Сослуживцы говорили: «Ну, ты, Сидорченко, артист!» Вот тогда я и заболел театром.

 

После службы решил поехать в Москву. Воротничок новый подшил — и вперед! Пробовал поступить во ВГИК. Но оказалось, что таких, как я, там не очень-то ждут. Хотя я неплохо себя показал, фактурный парень, до третьего тура дошел. Но пришлось вернуться домой. Но мысли о театре не оставил.

 

Работая на производстве, начал играть в ангарской Народной театральной студии при ДК «Нефтехимик». Когда в Иркутске открылось театральное училище — поступил туда. Появился факультет журналистики в госуни-верситете — и там учился, заочно. Все это мне было интересно.

 

Хотя многие не понимали: зачем я трачу себя на актерство, на писательство, когда можно пойти в институт и стать хорошим инженером. Но нет. Я театром заболел. Какая бактерия меня заразила?

 

 

— У меня был выбор — я получил приглашения от ТЮЗа и от драматиче-ского театра. Дело в том, что тогдашний главный режиссер ТЮЗа Корсаков меня еще во времена студенчества активно в спектаклях задействовал. Я и шутов играл, и полицейских. Меня даже в грим-уборную к уважаемым «старикам театра» посадили (где я, кстати, искусство грима по-настоящему и освоил). Один из моих коллег по театру юного зрителя даже потом, выходя на пенсию, рекомендовал меня на свое место в театральном училище. В итоге я 33 года преподавал в училище грим.

 

А на сцене драмтеатра я впервые появился, будучи третьекурсником. Ставили «Гамлета». Не главную роль играл, естественно, а Бернардо. Но именно он начинал спектакль. Помню, решетка опускалась и меня «колотун» охватывал…

 

 

— В нашей карьере, конечно, от режиссеров все зависит. Один видит тебя в своей постановке, другой — нет. Кто-то, расщедрившись, угощает тебя главными ролями, другие — не балуют. А вы понимаете, что актером актера делают именно роли. Начинаешь с «кушать подано», а потом по восходящей. Новые предложения, интересные гастроли, звание «Заслуженный артист РФ»… Все это мне страшно нравилось, и сейчас нравится. Я в театре прижился. И время так незаметно прошло. Действительно, уже полвека.

 

 

— Мне повезло. Меня увидели, разглядели два больших режиссера, а том числе Вячеслав Кокорин. Хороший, талантливый мастер, хотя и человек резкий. Мы с ним расходились в идеологии. Я старый «русак», человек от этой земли, и свое пространство всегда защищал и защищаю. Но как акте-ру Кокорин дал мне раскрыться.

 

Вспоминаю, как мы ставили чеховского «Дядю Ваню». Серьезная пьеса. Чехова нужно по-особенному играть. Это не только про мастерство. Осо-бый чеховский стиль, атмосферу требуется передать. Не всякий актер смо-жет. Так вот, думаю, роль обедневшего помещика Телегина в «Дяде Ване» была в моей карьере одной из самых ярких. Там был такой момент-наход-ка: Телегин уже уходить собирается и вдруг говорит: «Дай я вам спляшу». Что-то вроде, как в том украинском мультфильме: «Щас спою!».

 

 

— Как человек творческий, я во многом свои роли сам сочиняю. То, что режиссер требует — это одно. Но у меня же тоже огромный опыт — работы, общения с другими режиссерами. И, в конце концов, мне же отвечать перед зрителем. Поэтому я придумываю грим, костюм, какую-то чудако-ватость, особенность героя. Они ведь все разные — в сказках одни, в клас-сической драматургии — другие. И актеру нельзя быть одинаковым.

 

 

— Видимо, у меня получается существовать внутри его пьес. Чехов ведь не любит всплесков. Если уж взорваться, то в финале. Но важно уметь показать существование, переживание. Помню, в «Чайке» я играл брата глав-ной героини, человека на коляске. Роль сложная по внутреннему состоя-нию. Там иногда такие паузы нужно держать, внутри них существовать, многое выразить через глаза. И если эти глаза в паузах оценивают красотку в третьем ряду, то простите… Зритель останется к вам глух.

 

Словом, важно проникать в роль. Я к этому приучен. Совсем необязательно кричать, чтобы что-то выразить. Важно жить жизнью героя. Это не так просто. Но меня этому актеры старой школы научили, передали то, что сами знали и умели.

 

 

— У нас есть хорошие молодые ребята. Внешность, поставленная речь… Но я всегда напоминаю им, что нужно помогать режиссеру создавать образ. Надеть костюм — не значит перевоплотиться. Конечно, в каждом герое база моя — мое сердце, моя душа, мой темперамент. Но я должен идти к образу: не просто текст говорить, а искать какие-то особые моменты в поведении, «пунктики» что ли.

 

И грим — конечно, в создании образа тоже большой помощник. Да, хорошо, когда внешность совпадает с внутренним состоянием и внешними данными артиста. Но иногда очень сильный диссонанс. Скажем, какой из студента Яши Воронова выходил Иван-Дурак? Да никакой! Другой тип внешности абсолютно. Но он очень хотел эту роль. И мы сделали, сочинили ему грим. Яков, сегодня уважаемый актер, до сих пор гордится, что правильно сыграл эту роль, изначально не подходившую ему ни по психофизике, ни по обличью.

 

Хороший грим, надо сказать, помогает и самому актеру, и его партнерам. Я тут в «Александре Невском» играл священника. Так режиссер первый раз в гриме меня увидел — перекрестился (смеется).

 

Если резюмировать, то важно внимание ко всем деталям образа. Именно они цепляют. Вы и по моей манере излагать, наверное, поняли, что я не могу без деталей. Так же и книги пишу — во все подробно вникаю (Виталий Сидорченко — автор книг «Иркутская антреприза: страницы истории городского театра 1790–1920 годов» и «Иркутский академический театр им. Охлопкова: страницы истории (1920–1960 гг.) — прим. ред.). На написание книги уходит год, на скрупулезный сбор материала — десять. Не люблю я «вылезать» с недоделанным, будь-то книга или роль. И в чем-то две эти мои профессии — писатель и актер — очень похожи.

 

Актер, повторюсь, тоже должен сочинять — использовать то, что он знает о жизни, о профессиях и о человеческой природе…