Всероссийский фестиваль современной драматургии им. А. Вампилова завершился три недели назад. Однако еще не стихло обсуждение спектаклей, и каждый иркутский театрал наверняка продолжает подводить итог. Мы предлагаем вам интервью с известным московским театральным и литературным критиком, кандидатом искусствоведения, доктором филологических наук Капитолиной Кокшеневой, которая высказывает свое независимое мнение об атмосфере форума.

– Капитолина Антоновна, вы постоянный гость Вампиловского фестиваля. В чем, на ваш взгляд, его особенность?

– Прежде всего, в том, что организаторы, не смущаясь, дают много советской классики и предлагают качественный репертуар. Вторая особенность – «круглые столы» на общезначимые темы. Кстати, качественное их обсуждение возможно далеко не везде. В Москве, например, меня бы с такими речами никто слушать не стал. Там публика любит псевдонаучный сленг и предпочитает утопить разговор в мизансценах и особенностях актерской игры.

Еще мне нравятся ваши чиновники, которые во всем активно участвуют и вникают в проблемы культуры. Приятно также, что на «круглые столы» и спектакли приходило много молодых людей. Ведь театр без зрителей не существует.

Кроме этого, во время фестиваля мы говорили на тему «Государство. Художник. Общество». Наша интеллигенция начинает осознавать, что у государства есть какие-то долги и обязанности по отношению к культуре. Что нам показали последние 20 лет? Большую культурную разруху, которая достигла уже критической точки. И если многие отрасли экономики только столкнулись с кризисом, то культура всегда жила в нем.

– За что государство должно быть ответственно в культуре?

– Должна быть государственная программа классики, потому что она является наследием нации. Это – единственное культурное пространство, которое связывает поколения, ведь в массовой культуре предпочтения у молодежи и у людей старшего возраста серьезно различаются. Конечно, классику сегодня издают, но студент вряд ли будет покупать книгу за 500 рублей. Поэтому надо создавать сеть дешевых книжных магазинов, а не только продуктов питания. Закону стоимости должен противостоять закон ценности. И мне кажется, как раз Вампиловский фестиваль делает на этом акцент, предлагая переоценить советский опыт. Ведь по сравнению с сегодняшним финансированием остаточный советский принцип кажется страшной роскошью.

– Но в советское время была и жесткая идеология в культуре.

– Считать, что государство вмешивалось в дела культуры только в советский период, значит быть исторически неграмотным. Но при этом оно много и вкладывало. Так было со времен Екатерины II, которая создала академию наук, художеств и лично финансировала многих переводчиков.

– Вы не считаете, что в последние годы произошла культурная девальвация? Причем эта тенденция распространяется и на старшее поколение.

– Да, снижение культурной планки произошло у всех. Мне одна заведующая библиотекой сказала, что бабушки сегодня стали читать эротические романы, мотивируя тем, что раньше у них этого не было. Может быть, в этом действительно есть элемент экзотики, но снижение культурного уровня произошло по всем фронтам. Считалось, что в советское время была некая иерархия, но сейчас мы понимаем, что дело не в режиме. Культура – это система запретов. Ведь в то время, когда по просторам России, как сорвавшийся с цепи пес, бегала свобода, Распутин не стал матом писать. Я сторонница того, что в культуре должна быть цензура, прежде всего, внутренняя.

И потом, во всякой культуре есть иерархия. Есть официальная, но у нас во все времена была истинная русская культура, в центре которой человек, красота, добро и правда. И Вампилов, Распутин, Абрамов – все они принадлежали к ней. Конечно, всегда было культурное подполье. Но в культуре нет равенства, оно может быть только социальное, ведь у всех разные способности.

– Но ведь есть и талантливые проявления в так называемом агрессивном авангарде. Та же пресловутая «Новая драма» и Иван Вырыпаев как ее яркий представитель.

– Для молодого поколения характерен протест. Например, есть такой писатель Захар Прилепин, который был нацболом. Его роман «Санька», написанный об этих людях, мне лично нравится.

Неформальные молодежные объединения будут всегда, причем туда идут лучшие мужчины – смелые, харизматичные, яркие пассионарии. И государство обязано прислушиваться к этой мыслящей части общества. Например, в свое время голос Распутина услышали и – остановили поворот северных рек. Зачем же тогда «забрасывать шапками» советский период? Об этой связи времен мы и пытались на фестивале поговорить. Хотя были и споры, например, кто-то увидел в спектакле «Братья и сестры» додинского театра шокирующую обнаженность…

– Где же там шокирующая обнаженность?

– Имелась в виду сцена в бане. Хотя мне она показалась жалкой. И в отличие от тех, кто одобрительно принял спектакль, я рассчитывала на большее. Раньше я эту постановку не видела, но исходя из того, что она делалась в начале перестройки, могу предположить, что Лев Додин «вытаскивал» тему социального угнетения. Как эти женщины несчастные всю войну пропахали, так и после нее не видят счастья. Но почему-то весь первый акт они думают только о том, что у них мужиков нет, вплоть до совершенно неприличных, не характерных для русской культуры акцентов. Это, на мой взгляд, экспортный вариант Абрамова: о насилии государства над человеком, о беспросветной русской жизни.

Вторая же тема Абрамова, его поклон русской женщине, его бесконечная любовь к ней, в постановке не выражена. Конечно, война у героинь все отняла. Но она же все им и дала: смысл жизни, обостренное чувство семьи, идеальную любовь к мужьям. В спектакле не было этого второго плана, который делает его высокой трагедией бытия, а не трагедией существования.

– Я тоже ожидала большего. Мне, например, было тяжело абстрагироваться от возраста артистов. Но с другой стороны, я увидела в спектакле, как естественно для мужчины брать на себя ответственность за близких и любимых…

– Ну да, Мишка взял на себя ответственность не только за свою семью, но и стал отцом всему селу. Однако мне кажется, ваши размышления – заслуга не постановки, а прозы Абрамова. Это он написал такого Мишку. Но в спектакле много лишнего, и акценты можно было расставить иначе.

Я согласна, что сегодня большая проблема в культуре – потеря мужественности. Но мужские образы сейчас есть, только они не пропагандируются. Например, Зоя Прокопьева написала роман «Свои чередом», где вывела потрясающий образ мужчины рода. Виктор Николаев пишет о тюрьме, о безотцовщине с позиции потери Отца как Бога и как родителя. Эту тему затрагивают Вера Галактионова в романе «Пять четвертей накануне тишины», Борис Агеев в «Душе населения» и драматург Владимир Малягин. Их произведения можно прочесть на сайте Гражданского литературного форума. Кстати, мне бы хотелось развивать с Иркутском литературные отношения.

– «Братья и сестры» был не единственным спектаклем по Абрамову на фестивале. Вы видели «Бабилей» московского театра «Провинция»?

– Это мой любимый спектакль. Я считаю, что именно там настоящий Абрамов, в котором есть не только социальный пафос, но и жалость, любовь, низкий поклон русской женщине, многомерность деревенского мира. Это спектакль тоже идет более 20 лет, и, кстати, естественное старение актеров – ему на пользу.

– Ваше мнение о постановке «Вдовий пароход» Камчатского театра драмы и комедии?

– Мне он показался честным. Правда, не всегда оправдан выбор песен и второе действие несколько затянуто. Хотя видно, что артистов и режиссера действительно волновала тема женской судьбы, причем они показали разные характеры и социальные типы, объединенные в пространстве коммунальной квартиры. Сделали постановку не злой, не социально доминирующей, а человечной.

– Поделитесь впечатлениями от спектакля «Последний срок» иркутского драмтеатра.

– Спектакль получился настоящим и авангардным в том смысле, что сегодня очень мало «театра слова», которое рождает у актера образ и ведет его за собой. Причем это слово большого художника Валентина Распутина, которого можно ставить только с любовью. Если честно, я плакала во время просмотра. Еще хочется отметить, что Наталия Королева идеально подходит на роль Анны, чего я совершенно не ожидала, потому что в жизни она мало ассоциируется с этим образом. На мой взгляд, это великая актерская способность – с такой тонкостью перевоплотиться. Ведь можно извлечь из себя одну ноту, а можно семь, и из них создать симфонию. Я считаю, что этот спектакль звучит как полноценное оркестровое произведение, хотя идет на камерной сцене.

– Но его трудно представить на другой площадке.

– Да, и пространство спектакля оформлено очень емко. Есть ощущение простора и одновременно закрытости мира Анны, ее дома и двора. Спектакль актуален потому, что его тема находится на острие современной цивилизации.

– Вы имеете в виду тему смерти?

– Да, ведь культура потребления боится разговора о смерти, а гламур не терпит мыслей о трауре: мы вечно будем жить, вечно будем молодыми, ходить на шпильках и пользоваться дорогой косметикой. Нам же предлагается совершенно другая ситуация – разговор о последнем сроке. В роли Анны мы видим тот тип наших прабабушек, которые не боялись умирать, потому что готовились к жизни вечной. Но важно другое – сможем ли мы понять ее детей, потому что ее смерть – это испытание для них. И именно в этом ключе во время спектакля начинаешь думать о личных вещах.

Спектакль ставит проблему отношения к родителям во всю высоту. В традиционной русской культуре следить за стариками было естественной обязанностью детей, а не государства. Сейчас все переменилось, и родители уже готовы уйти в дома престарелых, чтобы дети не видели их старости и смерти, слез и печали.

Этот спектакль настоящий, потому что он лечит нас болью. Этот последний срок матери является испытательным сроком для детей. И в этом смысле все актеры справились с задачей – довели до конца свою мелодию. В результате получился мощный полифонический спектакль. И это большое событие в театральной жизни.